Мисс Гавишам продолжала пристально глядеть на меня. Я мог видеть по движению пальцев Эстеллы, что она слышала то, что я говорю, хотя не поднимала глаз.

— Я открыл, кто мой благодетель. Это открытие несчастливое и не может принести мне ни чести, ни славы, ни денег, — ровно ничего. Есть причины, по которым я не могу сказать ничего больше. Это не моя тайна, а чужая.

Я замолчал и, глядя на Эстеллу, соображал, в каких словах продолжать, а мисс Гавишам повторила:

— Это не ваша тайна, но чужая. Что же дальше?

— Когда вы впервые призвали меня сюда, мисс Гавишам, из деревни, где я родился, — и хорошо было бы, если бы я никогда ее не покидал! — вы призвали меня случайно, как всякаго другого мальчика — из-за каприза или за плату?

— Так, Пип, — отвечала мисс Гавишам, усердно кивая головой, — именно так.

— И м-р Джагерс…

— М-р Джагерс, — перебила меня м-с Гавишам, уверенным голосом, — к этому не причастен и ничего не знал. То, что он мой поверенный и также поверенный вашего благодетеля — простое совпадение. Он также служит и многим другим людям.

Всякий мог бы видеть, что пока в выражении ея измученнаго лица не было ни уклончивости, ни скрытности.

— Но когда я впал в заблуждение, в котором так долго пребывал, вы во всяком случае поощряли меня?

— Да, — ответила она, усердно кивая головой, — я не открыла вам правды.

— Неужели это добрый поступок?

— Кто я, — закричала мисс Гавишам, стуча костылем на полу с такой внезапной яростью, что Эстелла с удивлением на нее взглянула, — кто я, именем Бога, чтобы от меня ждали добрых поступков!

С моей стороны было слабостью жаловаться, и я не хотел этого. Я так ей и сказал, когда она сидела, нахмурясь, после этой вспышки.

— Хорошо, хорошо, хорошо! — сказала она, — что дальше?

— Я был щедро награжден за свои услуги, — продолжал я, чтобы успокоить ее, — помещен в ученье и задал эти вопросы только для собственнаго сведения. Те вопросы, которые последуют, имеют другую (и, надеюсь, более безкорыстную) цель. Поощряя мою ошибку, мисс Гавишам, вы хотели наказать или проучить — быть может, вы замените, другим словом, выражающим ваши намерения — своих корыстолюбивых родственников?

— Да, — отвечала она. — Они сами это вообразили! Да и вы также. Такая ли моя судьба, чтобы я брала на себя труд умолять их или вас не делать этого! Вы сами устроили себе западню. Не я вам ее разставила.

Подождав, пока она опять успокоится, — потому что она опять говорила яростно и торопливо, — я продолжал:

— Я был помещен в семье ваших родственников, мисс Гавишам, и с того времени, как уехал в Лондон, находился среди них. Я знаю, что они так же добросовестно разделяли мою ошибку, как и я сам. И я был бы низок и лжив, если бы не сказал вам, хотя бы вы мне и не поверили, что вы глубока неправы относительно м-ра Матью Покета и его сына Герберта, если не считаете их великодушными, прямыми, откровенными и не способными на какую-нибудь интригу или низость.

— Они ваши друзья, — сказала мисс Гавишам.

— Они стали моими друзьями, хотя знали, что я вытеснил их из ваших милостей и когда Сара Покет, мисс Джорджиана и миссис Камилла не были, полагаю, моими друзьями.

Эти слова произвели на нее, как я с удовольствием заметил, хорошее впечатление. Она зорко глядела на меня в продолжение нескольких секунд и затем спокойно сказала:

— Чего вы хотите для них?

— Только того, чтобы вы их не смешивали с остальными.