Пока он это говорил, ворчанье перешло в продолжительный рев и затем затихло.

— Как же может быть иначе, — пояснил Герберт, — когда он сам хочет резать сыр. Ну, где же с подагрой в правой руке справиться с толстым кругом сыра, не причинив себе боли!

Должно быть он причинил себе значительную боль, так как зарычал сильнее.

— Уступить Провису верхний этаж было настоящим праздником для м-с Уимпль, — продолжал Герберт, — потому что редко кто может выдержать такой неприятный шум. Странный дом, Гендель, не правда ли?

Пока мы так разговаривали под непрерывными раскатами голоса м-ра Барли, — так звали отца Клары, дверь отворилась, и вошла очень хорошенькая, тоненькая, черноглазая девушка лет двадцати или около того, с корзинкою в руке. Герберт нежно освободил ее от корзинки и познакомил ее со мною, сказав одно слово — Клара. Она действительно была очень милая девушка, и ее можно было бы счесть за пленную волшебницу, обращенную в рабство прожорливым людоедом.

— Взгляни, — сказал Герберт, показывая корзинку, которую она несла в руке:- вот ужин бедной Клары; ей отпускают каждый вечер ломтик хлеба и ломтик сыра, и немного рома, — который она отдает мне, а я его выпиваю. А вот завтрак м-ра Барли, который следует приготовить. Две бараньих котлеты, три картофелины, несколько сухих бобов, немного муки, две унции масла, щепотка соли, и весь этот черный перец. Все это нужно вместе сварить и подать горячим; не совсем здоровое кушанье.

Когда я свиделся с Провисом, он не выразил никакой тревоги и вообще мало говорил; но мне показалось, что он смягчился, — впечатление было смутное, потому что я не мог бы сказать, на чем оно основано. Мы с Гербертом уселись с ним у огня, я спросил его прежде всего, доверяет ли он совету Уэммика и тем источникам, из которых он черпает свои сведения?

— Ай, ай, милый мальчик! — отвечал он, торжественно кивая головой. — Джагерс сведущий человек.

— Ну, так вот я говорил с Уэммиком и пришел сообщить вам, какие он мне дал наставления и советы.

Он не стал спорить, вообще был очень благоразумен. Он повторил, что возвращение на родину было опасно, и он всегда знал, что дело может кончиться плохо. Он обещал быть осторожным, хотя прибавил, что не боится ничего с такими помощниками.

Пока мы разговаривали, Герберт смотрел в огонь и что-то обдумывал; потом он сказал, что намеки Уэммика навели его на одну мысль, которую стоит привести в исполнения.

— Мы оба хорошие гребцы, Гендель, и могли бы сами перевезти Провиса на лодке, когда наступит удобное время. В таком случае не надо было бы нанимать лодку и лодочников, и это гораздо удобнее, потому что устранит подозрения; в нашем положении не следует пренебрегать никакою мелочью. Правда, теперь не время, чтобы кататься на лодке, но можно ее купить и держать у пристани и ежедневно кататься по реке. Это обратится в привычку, и тогда никто не будет обращать на это внимания.

Мне понравился этот план, и Провис был от него в восторге. Когда наше совещание было окончено и все было порешено, я встал, чтобы уходить, заметив Герберту, что нам лучше вернуться домой не вместе, и что я приду получасом позже.

— Мне жаль оставлять вас тут, — сказал я Провису, — хотя я не могу сомневаться в том, что вам здесь безопаснее, чем у меня. Прощайте!

— Милый мальчик, — отвечал он, сжимая мои руки, — я не знаю, когда мы опять увидимся, но мне не нравится слово: «прощайте». Скажите «доброй ночи!»

— Доброй ночи! Герберт будет аккуратно сообщать нам друг о друге, и, когда наступит время, будьте уверены, что я буду готов.