— Уэммик, я знаю, что вы человек с добрым сердцем. Я видел ваш милый дом и вашего стараго отца. И я умоляю вас, замолвите за меня словечко м-ру Джагерсу и убедите его, что он должен быть откровеннее со мною!

Я никогда не видывал, чтобы двое людей так странно поглядели друг на друга, как м-р Джагерс и Уэммик после этого воззвания. Сначала меня взяло опасение, что Уэммику немедленно откажут от места; но оно разсеялось, когда я увидел, что м-р Джагерс как будто улыбается, а Уэммик становится смелее.

— Что это значит? — сказал м-р Джагерс. — У вас есть старый отец, и вы занимаетесь своим домом?

— Ну, так что ж такое? — отвечал Уэммик. — Какое кому дело.

— Пип, — сказал м- р Джагерс, кладя руку мне на плечо, — этот человек должно быть хитрейший обманщик во всем Лондоне.

— Нисколько, — отвечал Уэммик, все смелее и смелее. — Я думаю, что и вы такой же обманщик.

Оба опять так оглядели друг друга, как будто бы думали, что каждый из них дурачит другого.

— У вас приятный дом, — сказал м-р Джагерс.

— Это не мешает делу, — отвечал Уэммик. — Мне кажется, сэр, что и вы постараетесь завести приятный для себя дом, когда устанете от дел.

— Пип, — сказал м-р Джагерс, — я разскажу вам один случай.

— Представьте себе, Пип, такой случай, что женщина скрыла своего ребенка и вынуждена была сообщить об этом своему защитнику. И представьте себе такой случай, что в то же самое время ему поручено было найти ребенка для очень странной госпожи, которая желала усыновить его и воспитать. Представьте себе дальше, что девочка выросла и вышла замуж. Что мать еще жива. Что отец еще жив. Что мать и отец не знают друг друга, живут вдали один от другого. Тайна осталась тайной, только вы проведали о ней. Представьте себе, ради кого вы бы стали разоблачать эту тайну? Ради отца? я думаю, что он от этого не помирился бы с женой. Ради матери? Я думаю, что безопаснее оставить ее в прежней неизвестности. Ради дочери? Я думаю, что вряд ли ей оказали этим услугу. И если прибавить к этому, что вы ее любили, Пип, то с вашей стороны такой поступок был бы совсем несообразным.

Я взглянул на Уэммика; его лицо было очень серьезно. Он внушительно приложил палец к губам. Я сделал то же самое. М-р Джагерс тоже.

— Теперь, Уэммик, — прибавил последний с обычной серьезностью;- будем продолжать свою работу.

В это время в контору вошел человек в меховой шапке, привыкший вытирать нос рукавом; этого человека я уже видел раз в самое первое мое посещение конторы. Он пришел обявить, что его старшая дочь взята под арест по подозрению в ограблении лавки. В то время, как он сообщал Уэммику об этом печальном обстоятельстве, между тем как м-р Джагерс величественно стоял у огня и не принимал никакого участия в переговорах, глаза человека в шапке увлажнились слезой.

— Что это значит? — спросил Уэммик с крайним негодованием. — Зачем вы приходите сюда хныкать?

— Я не за этим пришел сюда, м-р Уэммик.

— Нет, за этим. Как вы смеете? Вы не должны являться сюда, если не можете не распускать нюни, как мокрая курица. Что вы воображаете о себе?

— Человек не может справиться с своими чувствами, м-р Уэммик, — оправдывался человек в шапке.

— С чем? — спросил Уэммик почти свирепо. — Повторите, что вы сказали?

— Послушайте-ка, любезный, — вмешался м-р Джагерс, делая шаг вперед и указывая на дверь. — Уходите прочь из этой конторы. Я не хочу здесь у себя никаких чувств.