ГЛАВА XIX

То был один из тех мартовских дней, когда солнце налит, а ветер дует холодный, когда на солнце лето, а в тени зима. Мы надели теплый пальто, и я захватил с собою мешок.

План наш был таков. Прилив начинается в девять часов и продолжается до трех, и мы решили медленно двигаться вместе с ним и затем итти на веслах, пока не стемнеет. К этому времени мы должны очутиться далеко от города, где река широка и пустынна, где мало прибрежных жителей, и уединенныя харчевни разбросаны там и сям; одну из них мы можем выбрать себе для пристанища. Там мы намерены были провести ночь.

Пароход, идущий в Гамбург, и пароход, идущий в Ротердам, отплывали из Лондона в четверг, в девять часов утра. Мы знали, в какое время они пройдут мимо нас, и решили окликнуть тот, который пройдет первым, а если, но какой-нибудь случайности, не попадем на него, то у нас останется в запасе другой. Мы знали отличительные значки обоих пароходов.

Мы подплыли к пристани, у дома, где жил Провис; он дожидался нас, мы захватили его и поплыли дальше. Он был закутан в большой плащ и держал в руке черный клеенчатый мешок. По виду он настолько походил на речного шкипера, насколько это желательно было моему сердцу.

— Дорогой мальчик! — сказал он, кладя мне руку на плечо и усаживаясь в лодке. — Верный, дорогой мальчик! Хорошо распорядился. Благодарю, благодарю!

С наступлением ночи, так как стояло полнолуние, и месяц не скоро должен был взойти на небе, мы держали небольшой совет и решили, что нам ничего другого не остается, как переждать в первой попавшейся уединенной харчевне. После того мы гребли еще в продолжение четырех или пяти скучных миль.

Наконец мы заметили огонек и кровлю и подехали к небольшой пристани, устроенной из камней, очевидно, набранных тут же, неподалеку. Оставив всех в лодке, я вышел на берег и нашел, что огонек светил в окне харчевни. То было довольно грязное место и, смею думать, не безызвестное контрабандистам и бродягам; но в кухне горел яркий огонь, и можно было достать поесть яиц и свиного сала и различных питей для утоления жажды. Имелось также две комнаты с кроватями: «уж какия есть», — обявил хозяин заведения. Никакой другой компании в доме не было, кроме хозяина, его жены и седого человека, но виду «моряка», покрытаго илом и грязью, точно это был сам «водяной».

Пока мы ели яйца и свиное сало, «моряк», сидевший в углу, показывал нам свои распухшие башмаки, снятые им несколько дней тому назад с утонувшаго матроса, прибитаго к берегу; после этого он спросил меня, не видали ли мы четырехвесельную галеру, плывшую вместе с отливом? Когда я отвечал: нет, то он заметил, что должно быть она уплыла дальше.

Это сообщение смутило всех нас, и меня в особенности. Неприятный ветер завывал вокруг дома, прилив ударял в берег, и у меня было такое чувство, точно мы были загнаны в западню и окружены врагами. Четырехвесельная галера, о которой говорил старик, привлекла мое внимание и представлялась грозным призраком, от котораго я не мог отделаться.

Я лег в постель одетый и проспал несколько часов. Когда я проснулся, ветер усилился и вывеска на доме (корабль) качалась и скрипела. Тихонько поднявшись, я выглянул из окна. Оно выходило на пристань, к которой привязана была наша лодка, и так как глаза мои привыкли к свету луны, затемненной облаками, я увидел двух людей, заглядывавших в нашу лодку, которые потом прошли под моим окном.

Когда все встали поутру, я не мог не передать того, что видел ночью. Но из всех нас меньше всего безпокоился Провис. Весьма вероятно, говорил он, что эти люди просто таможенные надсмотрщики и ни мало о нас не думают. Я старался уверить себя, что это так — как оно и в самом деле могло быть….