— Пип, ма'ам.

— Пип?

— Мальчик от м-ра Пэмбльчука, ма'ам. Пришел, чтобы играть.

— Подойди ко мне; дай поглядеть на себя; подойди ближе.

Когда я стоял возле нея, избегая глядеть ей в глаза, я в подробности увидел все, что ее окружало, и заметил, что часы ея остановились на восьми часах двадцати минутах и что другие часы, стенные, тоже стояли на восьми часах двадцати минутах.

— Погляди на меня, — сказала мисс Гавишам. — Ты не боишься женщины, которая не видела солнца с тех пор, как ты родился?

С сожалением признаюсь, что не постыдился отчаянно солгать, ответив на ея вопрос: «Нет».

— Знаешь ли, до чего я дотрагиваюсь? — продолжала она, прикладывая то одну, то другую руку к левому боку.

— Да, ма'ам (я вспомнил про молодого человека).

— Что я трогаю?

— Сердце.

— Оно разбито!

Она произнесла эти слова с зловещей улыбкой, точно хвалилась чем-то. Продержав немного руки у сердца, она медленно отняла их и опустила на колени, точно от усталости.

— Я устала, — проговорила она. — Мне нужно развлечение, а я не хочу знать ни мужчин, ни женщин. Играй.

Я думаю, что как бы ни любил спорить мой читатель, но он согласится, что она не могла потребовать ничего более труднаго в мире от злополучнаго мальчика в том положении, в каком находился я.

— Мне приходят порою вздорныя фантазии, — продолжала лэди:- и теперь мне пришла вот какая фантазия: я хочу видеть, как ребенок играет. Скорей, скорей, — прибавила она, нетерпеливо шевеля пальцами правой руки, — играй, играй, играй!

Одну минуту, под влиянием страха перед сестрой, я думал было пуститься вскачь вокруг комнаты, изображая собой одноколку м-ра Пэмбльчука, но у меня положительно не хватило духу, и я отказался от этой мысли, и стоял, уставясь на мисс Гавишам; мой взгляд показался ей дерзким, и она спросила:

— Неужели ты упрям и зол?

— Нет, ма'ам, мне нас очень жаль, и мне очень жаль, что я не могу играть в ету минуту. Если вы пожалуетесь на меня, сестра прибьет меня, и я бы очень хотел играть, если бы я мог; но здесь все так ново, так странно, так красиво и… так печально…

Я замолчал, боясь сказать лишнее, и мы онять уставились друг на друга.

Прежде, чем заговорить, она отвела глаза от меня и поглядела на свое платье, на туалет и наконец на себя в зеркало.

— Так ново для него, — пробормотала она, — и так старо для меня; так странно для него и так привычно для меня, и так грустно для нас обоих. Кликни Эстеллу.

Так как она все еще глядела на себя в зеркало, я подумал, что она и это говорит про себя, и не двигался с места.

— Позови Эстеллу, — повторила она, сверкнув глазами. — Надеюсь, ты можешь это сделать. Кликни Эстеллу, у дверей.

Стоять в потемках в таинственном коридоре незнакомаго дома и звать Эстеллу, которой нигде не видно и которая не откликается, и чувствовать, что позволяешь себе страшную вольность, выкрикивая ея имя, — было почти так же тяжело, как и играть по приказу. Наконец она откликнулась, и ея свеча показалась на конце длиннаго темнаго коридора, точно путеводная звезда.

Мисс Гавишам приказала ей подойти и, взяв драгоценное украшение со стола, приложила его к ея юной груди и к красивым темным волосам.

— Все это будет твое со временем, душа моя, и очень тебе к лицу. Дай я погляжу, как ты поиграешь в карты с этим мальчиком.

— С этим мальчиком! Да ведь он простой, деревенский мальчик!

Мне показалось, что я ослышался, до того удивителен было ответ мисс Гавишам:

— Что ж такое? ты можешь разбить ему сердце.