Я вынул шиллинг из бумажки, и он оказался не фальшивым. — Но это что такое? — спросила м-с Джо, бросая шиллинг и хватая бумажку. Две однофунтовыя ассигнации?

И действительно то были две грязных однофунтовых ассигнации, по запаху которых можно было думать, что оне обошли все скотопригонныя ярмарки графства. Джо тотчас надел опять шляпу и побежал с ними в кабак, чтобы возвратить владельцу. Пока он ходил, я сидел на своем обычном месте и разсеянно глядел на сестру: я был уверен, что человека там не найдут.

И действительно Джо вернулся и обявил, что человек уже ушел, но что он оставил записку об ассигнациях в кабаке «Трех веселых лодочников».

После этого сестра запечатала их в конверт и положила под высушенные розовые листки, хранившиеся в парадном чайнике, стоявшем в гостиной. Там оне и оставались и давили меня, как кошмар, много, много ночей и дней под ряд.

ГЛАВА X

В назначенное время я вернулся к мисс Гавишам, и на мой робкий звонок у калитки появилась Эстелла. Впустив меня, она заперла калитку, как и в тот раз, и мы опять шли по темному коридору, где стояла ея свеча. Она не обращала на меня никакого внимания, пока не взяла свечу в руку, а затем презрительно сказала, глядя через плечо:

— Сегодня я поведу тебя совсем по другой дороге, - и действительно повела в другую часть дома.

Мы прошли через открытую дверь в мрачную комнату с низким потолком. Там находились какие-то люди и Эстелла присоединилась к ним, говоря мне:

— Ступай туда, мальчик, и стой, там, пока тебя не позовут.

«Туда» оказалось у окна, и я подошел к окну и стоял «там», чувствуя себя очень неловко.

Я догадывался, что мой приход прервал разговор в комнате, и все находившиеся в ней люди глядели на меня, и я весь замер под их пристальными взглядами.

В комнате было три лэди и один джентльмен. У всех у них был скучающий и равнодушный вид, как у людей, дожидающихся по чужому капризу, и самая разговорчивая из лэди с трудом подавляла зевоту. Эта лэди, которую звали Камилла, очень напоминала мне сестру, с тою только разницею, что была старше и с более грубыми (когда я успел разглядеть ее) чертами лица.

— Бедняга! — говорила эта лэди так же отрывисто, как и сестра:- он никому не враг, как только самому себе!

— Было бы умнее быть врагом кого-нибудь другого, — отвечал джентльмен.

— Кузен Джон, — заметила другая лэди:- мы должны любить ближняго.

— Сара Покет, — возразил кузен Джон:- если человек самому себе не ближний, то кто же ему ближний?

Мисс Покет засмеялась, и Камилла засмеялась и сказала подавляя зевок:

— Вот что выдумали!

Но мне показалось, что они находят выдумку хорошей! Третья лэди, которая еще не говорила ни слова, произнесла важно и напыщенно:

— Вполне верно!

— Бедняга! — продолжала Камилла (и все они, как я чувствовал, глядели все время на меня):- он такой странный! Поверит ли кто, что, когда умерла жена Тома, он не мог понять, что необходимы плерезы для траура детей? «Боже мой!» говорил он, «Камилла, не всели это равно, раз бедняжки одеты в черное?» Каков наш Матью! Вот что выдумали!

— Он добрый человек, — заметил кузен Джон:- Боже сохрани, чтобы я стал отрицать, что он добрый человек; но он никогда, никогда не поймет, что такое приличия.

— Вы знаете, что я вынуждена была проявить твердость, — продолжала Камилла. — Я сказала: это будет позором для нашей семьи. Я сказала ему, что без плерез наша семья будет опозорена.