— Матью придет проведать меня, — сказала мисс Гавишам, — когда я буду лежать на этом столе. Вот где он будет стоять, — и она ударяла клюкой по столу, — у моего изголовья! А ваше место вот тут! а вашего мужа — тут! А Сара Покет там! И Джоржиана там! Ну, теперь вы знаете, где найти места, когда начнете пировать на моих похоронах. А пока ступайте домой!

После каждаго имени она стукала палкой по столу и теперь сказала:

— Веди меня! веди меня! — и мы опять закружили по. комнате.

Пока Эстелла светила им, провожая их по лестнице, мисс Гавишам ходила по комнате, опираясь на мое плечо, но все тише и тише. Наконец она остановилась около камина, несколько секунд глядела в огонь, бормоча что-то про себя, и наконец проговорила:

— Сегодня день моего рождения, Пип.

Я хотел пожелать ей еще много лет здравствовать, но она приподняла клюку:

— Я не терплю, чтобы о нем говорили. Я не терплю, чтобыте, которые только что ушли отсюда, о нем говорили. Они приходят сюда в этот день, но не смеют упоминать о нем.

Я, конечно, после этого не пытался поздравить ее с днем рождения.

— В этот день, за много лет до твоего рождения, эта груда плесени, — она толкнула клюкой кучу паутины, — была принесена сюда; мы вместе износились. Мыши изгрызли пирог, и более острые зубы, чем мышиные, изгрызли меня. Хорошо, если б меня мертвую положили на этот стол в этот самый день!

Она стояла у стола и глядела на него, точно видела себя уже мертвою. Я не двигался. Пришла Эстелла и тоже не трогалась с места. Наконец мисс Гавишам как бы опомнилась и сказала:

— Дайте, я погляжу, как вы играете в карты! отчего вы до сих пор не играете?

С этими словами мы вернулись в прежнюю комнату и принялись за игру в карты; как и в тот раз, я постоянно оставался дураком, а мисс Гавишам следила за нами, обращала мое внимание на красоту Эстеллы и украшала ее своими драгоценностями.

Эстелла с своей стороны обращалась со мной, как и в первое мое посещение, с тою только разницей, что она даже не говорила со мною. Мы сыграли игр шесть; после того назначен был день, когда мне явиться снова; я был отведен вниз во двор, и там накормлен, как собака, а затем предоставлен самому себе. Увидя, что калитка в сад отперта, я туда прошел с целью осмотреть сад. Он был совсем запущен, и, обойдя его, я заглянул в оранжерею, где ничего не было, кроме засохших виноградных лоз и нескольких пустых бутылок; после осмотра сада я очутился в мрачном уголку двора, куда раньше глядел из окна. Не сомневаясь ни на минуту, что дом теперь совсем пуст, я заглянул в другое окно и к великому своему удивлению встретился глазами со взглядом какого-то бледнаго молодого джентльмена с красными веками и светлыми волосами.

Этот бледный молодой джентльмен быстро скрылся и сейчас же вновь появился передо мной. Он сидел за книгами, когда я взглянул в окно, и теперь увидел, что он запачкался чернилами.

— Ого! — сказал он, — какой малый!

«Ого!» — общее восклицание, на которое, как я заметил, всего лучше отвечать тем же; поэтому я тоже произнес: — «Ого!» но из вежливости пропустил слова: «какой малый».

— Кто вас впустил сюда? — спросил он.

— Мисс Эстелла.

— Кто позволил вам заглядывать в окна?

— Мисс Эстелла.

— Давайте драться, — сказал бледный молодой джентльмен.

Что мог я сделать, как не последовать за ним? Впоследствии я часто задавал себе этот вопрос; но мог ли я поступать иначе. Манеры джентльмена были столь решительныя, а сам я был так удивлен, что последовал за ним, точно заколдованный.

— Постойте минутку, — сказал он, оглядываясь на меня, когда мы отошли несколько шагов.