Благодаря праздничным посетителям, игре в карты и драке, я так долго пробыл у мисс Гавишам, что солнце уже зашло, когда и подходил к дому, а из кузницы Джо огненная полоса света падала на дорогу.

ГЛАВА XI

В душе я не был спокоен насчет бледнаго молодого джентльмена. Чем больше я раздумывал про драку и припоминал опухшее и окровавленное лицо бледнаго молодого джентльмена, тем сильнее убеждался, что мне за него непременно достанется. Я чувствовал, что кровь бледнаго молодого джентльмена на моей совести, и что закон мне за нее отомстит. Хотя я не знал точно, какого рода кара постигнет меня; но для меня было ясно, что деревенским мальчикам не полагалось врываться в дома благородных людей и калечить учащуюся молодежь Англии, не подвергаясь строгому наказанию. Несколько дней я даже просидел дома и только с величайшей осторожностью и опасениями выглядывал за дверь кухни, когда меня посылали с каким-нибудь поручением; я ожидал каждую минуту, что стражи закона отведут меня в тюрьму. Нос бледнаго молодого джентльмена окровянил мои панталоны, и я пытался под покровом ночи смыть это доказательство моей вины.

Настал день, когда я опять должен был итти к мисс Гавишам, и страх мой дошел до последней степени. Тем не менее я должен был итти к мисс Гавишам и пошел. Представьте! драка осталась без всяких последствий, Никто не намекал на нее, и бледнаго молодого джентльмена не видать было нигде. Я нашел ту же калитку отпертой, обошел весь сад и даже заглянул в окна флигеля, но ничего не увидел, иотому что ставни были закрыты. Только в углу, где происходил поединок, я мог заметить признаки существования молодого джентльмена. На этом месте остались следы его крови, и я прикрыл их садовой землей от глаз людских.

На широкой площадке между спальней мисс Гавишам и той комнатой, где стоял длинный стол, я увидел садовое легкое кресло на колесах, которое можно было подталкивать сзади. Оно было поставлено там после моего последняго посещения; с этого дня моим постоянным занятием стало катать мисс Гавишам в этом кресле (когда она уставала ходить, опираясь на мое плечо) по ея комнате, по площадке лестницы и кругом стола по другой комнате. Иногда эти прогулки длились часа три к ряду, итак дело шло в продолжение восьми или десяти месяцев. По мере того, как мы привыкали друг к дружке, мисс Гавишам больше разговаривала со мной и спрашивала меня, чему я учился и к чему себя готовлю? Я обяснил ей, что готовлюсь поступить в ученье к Джо, но напирал на то, что ничему не учился, а желал бы научиться многому, в надежде, что она предложит мне помочь достигнуть этой желанной цели. Но она этого не сделала; напротив того, она, повидимому, предпочитала, чтобы я оставался невежественным. Никогда не давала она мне денег… и ничего, кроме обеда, — и не обещала, что когда-нибудь заплатит за мои услуги.

Тем временем кухонныя совещания у нас дома выводили меня из себя. Этот осел, Пэмбльчук, часто приходил по вечерам с целью потолковать с сестрой о той награде, которая меня ожидала; и тогда сестра и он пускались в такие безсмысленные толки о мисс Гавишам и о том, что она сделает со мной и для меня, что мне до смерти хотелось наброситься, разреветься на Пэмбльчука и избить его.

Так шли дела довольно долгое время, как вдруг в один прекрасный день мисс Гавишам остановилась среди нашей прогулки, когда она опиралась на мое плечо, и сказала с неудовольствием:

— Ты вырос, Пип!

На этот раз она больше ничего не сказала, но на следующий день после того, как наша обычная прогулка была окончена и я довел ее до туалета, она остановила меня нетерпеливым движением пальцев:

— Повтори, как зовут этого твоего кузнеца.

— Джо Гарджери, ма'ам.

— Это тот мастер, у котораго ты должен быть подмастерьем?

— Да, мисс Гавишам.