В душе я сознавал, что Джо прав, но мне было не очень приятно, что Джо так думал; это как бы подтверждало мое собственное мнение.

— Но, Джо?

— Что, дружище?

— Вот уже скоро год, как я у тебя подмастерьем, а я ничем до сих пор не выразил свою благодарность мисс Гавишам и ничем не заявил, что помню о ней.

— Это верно, Пип; но если ты полагаешь выковать для нея четыре хорошеньких подковы, то, мне кажется, такой подарок будет совсем не кстати, так как у нея ведь нет копыт…

— Я вовсе и не думаю об этом, Джо; я совсем не собираюсь что-нибудь дарить ей.

Но Джо забрал себе в голову мысль о подарке и уже не мог так скоро с нею разстаться.

— Если бы ты выковал ей новую цепь для парадной двери… или, скажем, например, дюжину или две хорошеньких винтов… или вообще какую-нибудь тонкую вещицу в роде вилки для поджаривания гренков или сковородку, если она вздумает сама жарить, или что-нибудь в этом роде…

— Я вовсе ничего не хочу дарить ей, Джо, — перебил я.

— Знаешь, я бы на твоем месте этого не делал, не унимался Джо, хотя я перестал настаивать. — Нет, я бы не делал. Ибо зачем ей цепь на дверь, когда у нея она уже есть. А вилка для гренков будет ведь медная и принесет тебе мало чести. И самый искусный работник не может отличиться, делая сковородки, потому что сковородка всегда останется сковородкой и…

— Дорогой Джо, — закричал я в отчаянии, хватая его за сюртук, — я ничего подобнаго не предполагаю. Я никогда не собирался делать мисс Гавишам какого бы то ни было подарка.

— И знаешь, что я тебе скажу: хорошо делаешь, Пип, — согласился со мною Джо.

— Да, Джо; но я хотел тебя просить, так как работы теперь не очень много, чтобы ты дал мне завтра отпуск; я пойду в город и навещу мисс Эст… Гавишам.

— Но ведь ее зовут не Эстгавишам, Пип, если только ее не перекрестили, — важно проговорил Джо.

— Я знаю, Джо, я знаю. Это я только так обмолвился.

Короче сказать, Джо дал мне свое согласие, но под одним условием: что, если я буду принят не особенно ласково и меня не попросят повторить посещения, то я уже никогда не стану проситься итти к ней в дом. Я обещался исполнить это условие.

Нужно сказать, что Джо держал помощника, которому платил жалованье понедельно; звали его Орлик. То был широкоплечий увалень, очень сильный, но медлительный и неповоротливый. Этот угрюмый поденщик не любил меня. Когда я был очень мал и робок, он уверял меня, что чорт проживает в темном уголку кузницы, и что он очень хорошо знаком с врагом рода человеческаго; он говорил еще, что раз в семь лет необходимо затоплять печь живым мальчиком, и что мне предстоит послужить топливом. Когда я поступил в ученики Джо, он, быть может, подумал, что мне предстоит заместить его, и еще пуще не взлюбил меня.

Орлик был в кузнице на другой день и работал, когда я напомнил Джо про обещанный отпуск. Сперва он ничего не сказал, потому что только что принялся с Джо за кусок горячаго железа, а я раздувал мехи; но потом заметил, опершись на молот:

— Что ж это, хозяин! Неужто вы побалуете только одного из нас? Если юному Пипу дают отпуск, то и старому Орлику тоже следует дать отпуск.

Ему было не более двадцати пяти лет, по он всегда говорил о себе, как о старике.

— А зачем тебе отпуск? — спросил Джо.

— А ему зачем? Зачем ему, затем и мне,- отвечал Орлик.

— Пип хочет итти в город.

— Ну, и старый Орлик пойдет в город. Разве двое не могут итти в город? Ведь не заказано только одному итти в город.

— Не груби, — сказал Джо.

— Буду грубить, если мне так угодно.