— Буду грубить, если мне так угодно. Ну, хозяин, послушайте, не надо любимчиков в нашей кузнице, будьте правосудным человеком.

Но хозяин не хотел ничего слышать, пока работник не усмирится, и Орлик полез в горн, вытащил раскаленную докрасна полосу железа, повертел ею вокруг меня, точно хотел проткнуть ею мое туловище или разможжить мою голову, положил ее на наковальню и стал разбивать молотом — точно разбивал меня, так мне по крайней мере казалось; искры летели во все стороны, точно брызги моей крови — и наконец, когда работа разгорячила его и остудила железо, он сказал, опираясь снова, на молот:

— Ну, так что ж, хозяин?

— Ты образумился? — спросил Джо.

— Да, образумился, — проворчал Орлик.

— Ну, если так, то можешь итти в отпуск, потому что вообще работник ты хороший.

Сестра стояла на дворе и подслушивала, — она была самым безцеремонным шпионом и соглядатаем, — услыхав слова Джо, она заглянула в одно из окон.

— Похоже на тебя, дурак! — обратилась она к Джо:- отпускать гулять такого лентяя и лежебоку. Ты должно быть богач, что так швыряешь деньгами, честное слово. Желала бы я быть его хозяином!

— Вы бы хотели надо всеми хозяйничать, да руки коротки, — отвечал Орлик, зловеще оскаливая зубы.

— Оставь ее в покое! — заметил Джо.

— Уж я бы справилась со всеми болванами и негодяями, — отрезала сестра, начиная приходить в бешенство. — Как мне не справиться с болванами, когда я замужем за твоим хозяином, который из болванов болван. И как мне не справиться с негодяями, когда я имею дело с тобой, худшим из всех негодяев Англии и Франции. Вот тебе!

— Вы, тетушка Гарджери, сущая ведьма, — проворчал Орлик. — Кому же и судить негодяев, как не ведьме?

— Говорю тебе, оставь ее в покое! — повторил Джо.

— Что ты сказал? — закричала сестра. — Что ты сказал? Что сказал про меня Орлик, Пип? Как он назвал меня при моем муже? О! О! О! Как обозвал он меня при низком человеке, который клялся защищать меня! О! поддержите меня! О!

— Ага! — проворчал кузнец сквозь зубы. — Я бы поддержал тебя, если бы ты была моя жена. Я бы подержал тебя в колодце и там бы тебя и оставил.

— Говорю тебе, оставь ее в покое! — сказал Джо.

— О! послушайте его! — завопила сестра, всплескивая руками и принимаясь визжать, что было второй степенью ея ярости. — Слушать, как меня ругают! Какой-нибудь Орлик! В моем собственном доме! Меня, замужнюю женщину! При моем муже! О! О!

Тут сестра принялась бить себя в грудь, сбросила ченец и распустила волосы, — последняя степень ея бешенства. Превратившись в настоящую фурию, она бросилась к дверям, которыя я, к счастию, запер.

Что было делать теперь злополучному Джо, как не спросить Орлика, по какому праву он становится между ним и м-с Джо, и пригласить его к ответу? Орлик и сам находил, что другого исхода не было, и приготовился к обороне; и так оба сняли прожженые фартуки и набросились друг на друга, как два великана. До сих пор мне не приходилось встречать человека, который бы справился с Джо; я думаю, такого не было, по крайней мере в нашем околодке. Орлик, не хуже бледнаго молодого джентльмена, скоро лежал на полу и не торопился встать на ноги. Тогда Джо отпер двери, поднял сестру, которая лежала без чувств у окна (но прежде, я уверен, видела схватку), отнес ее в дом и положил на постель, при чем она ожила и первым делом вцепилась в волоса Джо. После того наступила та зловещая тишина и безмолвие, какия всегда следуют за всеми скандалами. Я поднялся к себе наверх и стал одеваться.