Мне припомнились слова мисс Гавишам: «Матью придет повидаться со мной, когда я буду лежать на этом столе», и я спросил Герберта, отчего его отец так ожесточен против нее.

— Он не ожесточен, — отвечал он, — но не может итти к ней, потому что она сказала, будто он сам надеялся попользоваться от нея деньгами; поэтому ему и теперь неловко итти к ней, не только ради себя, но и ради нея. Но вернемся к нашему разсказу. День свадьбы был назначен, подвенечное платье готово, гости были приглашены. Наступил час венчанья, но жених не явился. Он написал ей письмо…

— Которое она получила, — перебил я, — когда одевалась к венцу? В восемь часов двадцать минут?..

— Как раз в это время, — сказал Герберт, — и на этом часе она остановила все свои часы. Что было в этом письме, кроме того, что оно разстроило свадьбу, я не могу сказать вам, потому что сам его не читал. Когда она поправилась от тяжкой болезни, постигшей ее, она весь дом оставила в том запустении, в каком вы его застали, и с тех пор никогда не видела дневнаго света.

— Вот и вся история? — спросил я, помолчав, в раздумьи.

— Вот все, что мне известно; по правде сказать, я сам только догадался, что так было дело, потому что отец всегда избегает говорить об этом событии; когда мисс Гавишам пригласила меня к себе, он тоже ничего не сказал мне, кроме общих советов. Но я забыл об одном. Полагают, что человек, которому она так не кстати доверилась, действовал в согласии с ея сводным братом; что между ними был заговор, и что они делили барыши.

— Удивляюсь, почему он не женился на ней, чтобы завладеть всем ея имуществом.

— Он мог быть уже женатым, и кроме того брат ея надеялся, что горе может убить ее, — отвечал Герберт.

— Что сталось с ея братом и неверным женихом? — спросил я, после небольшого молчанья.

— Они падали все ниже и ниже, пока совсем не погибли.

— Живы ли они теперь?

— Не знаю.

— Вы только что сказали, что Эстелла не родня мисс Гавишам, но усыновлена ею. Когда именно?

Герберт пожал плечами.

— Эстелла у ней с тех пор, как я познакомился с мисс Гавишам. Больше я ничего не знаю. А теперь, Гендель, поймите раз и на всегда: все, что я знаю о мисс Гавишам, и вы теперь знаете.

— И все, что я знаю, и вам также известно, — возразил я.

— Вполне верю. Поэтому между нами не может быть ни соперничества, ни недоразумения. А что касается условия, которое поставлено вам для успеха в жизни, а именно: что вы не должны разспрашивать или допытываться узнать о том, кому вы обязаны переменой в вашей судьбе, то можете быть уверены, что об этом никто не скажет вам ни слова, по крайней мере в моей семье.

Он сказал это осторожно, ради того, чтобы я понял, что вопрос этот покончен между нами; я мог идти без боязни в дом его отца. При этом он так взглянул на меня, что я понял, что он так же уверен, что мисс Гавишам моя благодетельница, как и я сам.

Мне не приходило в голову, что он заговорил об этом нарочно, ради того, чтобы мы могли подружиться; я только потом догадался, что он затеял разговор именно ради этого.

Мы весело болтали, и я спросил его в разговоре, чем он занимается.