По временам я говорил Герберту, словно делал замечательное открытие:

— Мой милый Герберт, дела наши плохи.

— Мой милый Гендель, — отвечал Герберт с полной искренностью, — хочешь верить или нет, но я как раз собирался сказать тебе то же самое.

— Если так, Герберт, займемся нашими делами.

Нам всегда доставляло глубокое удовольствие назначать время для приведения в порядок наших дел. Я всегда думал, что это и есть настоящее дело — смотреть прямо в лицо своим долгам и справляться с ними. И я знал, что так же думает и Герберт.

Мы заказывали обыкновенно что-нибудь более лакомое на обед, с бутылкой чего-нибудь повкуснее, с тем, чтобы подкрепить свои силы и победоносно справиться с делом. Отобедав, мы вынимали связку перьев, несколько чернильниц и груду писчей и протекательной бумаги. Ведь очень приятно иметь большой запас письменных принадлежностей.

Я брал тогда лист бумаги и писал вверху, четким почерком, заглавие: «Список долгов Пипа», выставлял тщательно число и помечал: Гостиница Барнарда. Герберт то же брал лист бумаги и проделывал то же самое. Он писал: «Список долгов Герберта».

После того каждый из нас принимался перебирать безпорядочную груду разных счетов, которые мы вынимали из ящиков, из карманов, уже значительно помятыми. Скрип наших перьев удивительно как освежал нас, тем более, что я иногда с трудом различал это душеспасительное деловое занятие от действительной уплаты денег. С точки зрения похвальности поступка и то, и другое казалось мне одинаковым.

Пописав некоторое время, я спрашивал у Герберта, — как идут его дела? Герберт с удрученным видом царапал голову при виде возрастающих цифр.

— Растут, Гендель, — говорил он обыкновенно, — честное слово, — цыфры растут.

— Будь тверд, Герберт, — говорил я, очень прилежно действуя пером. — Гляди вещам прямо в лицо. Безстрашно вникни в свои дела. Сбей с них спеси.

— Охотно бы сделал это, Гендель, да только они сбивают спесь с меня.

Как бы то ни было, но мои решительные приемы производили свое действие, — и Герберт снова принимался за работу. После некотораго времени, он прекращал ее, ссылаясь на то, что у него нет счета Кобса, или Лобса, или Нобса, как случится.

— В таком случае, Герберт, прикинь на память; прикинь на круглыя цыфры и припиши к остальным.

— Какой ты находчивый! — отвечал мой друг с восхищением:- право же твоя деловитость выходит из ряду вон.

Моя деловитость отличалась еще одной блестящей чертой, которую я называл «закруглять цыфру». Например: предположим, что у Герберта долг простирался до ста шестидесяти четырех фунтов, четырех шиллингов и двух пенсов, я говорил:

— Закругли цыфру и поставь двести фунтов.

Или предположим, что мой долг был вчетверо больше, я закруглял цыфру и ставил семьсот фунтов. Я был очень высокаго мнения об этой системе; но теперь, оглядываясь назад, должен сознаться, что то была разорительная система, потому что мы немедленно заключали новые долги в размере цыфры закругления, и таким образом, благодаря чувству свободы и состоятельности, связанной с такой системой, создавалась необходимость новаго закругления.

Я сидел раз вечером в том ясном настроении духа, какое навевало на меня сознание моей деловитости, когда мы услышали шум просунутаго в щель двери и упавшаго на пол письма.

— Это тебе, Гендель, — сказал Герберт, сходивший за письмом и принесший его:- и я надеюсь, что ничего дурного не случилось.

Он намекал на большую черную печать и черную рамку на бумаге. Письмо было за подписью «Трабб и Ко», и содержание его гласило, что я, многоуважаемый сэр, и что они имеют честь известить меня, что м-с Д.