— Хорошо. Совершенно ли вы уверены, если так, что вы действительно будете часто навещать его? — спросила Бидди, остановившись на узенькой дорожке и глядя на меня, при свете звезд, ясными и честными глазами.

— О, Боже! — произнес я, как бы убедившись, что должен махнуть рукой на Бидди. — Это в самом деле признак дурного характера! Пожалуйста, молчите, Бидди. Это возмутительно!

Этим наш разговор кончился.

Я должен был уехать рано поутру. Рано поутру я вышел из дому и подошел, незаметно, к одному из окон кузницы. Там я стоял несколько минут, глядя на Джо, бывшаго уже за работой: огонь горна освещал его мужественное, здоровое лицо и придавал ему нечто лучезарное, точно на него проливало свои лучи ясное солнце его будущей жизни.

— Прощай, дорогой Джо. — Нет, не вытирай руку, ради Бога, дай мне ее как есть в саже!.. Я скоро вернусь и буду приезжать часто.

— Для меня самое скорое не будет скоро, сэр, — отвечал Джо:- и самое частое никогда не слишком часто, Пип!

Бидди ждала меня у дверей кухни, с кружкой парного молока и куском хлеба.

— Бидди, — сказал я, подавая ей руку на прощанье, я не сержусь, но я огорчен.

— Нет, не огорчайтесь, — просила она горячо, — пусть я буду огорчена, если была не права.

Туман еще носился над землею, когда я пустился в путь. Но уже значительно прояснило. Туман открыл передо мною — как я это подозреваю — будущее и то, что я больше не вернусь назад, и что Бидди была вполне права; вот все, что я могу сказать: она не ошиблась.

ГЛАВА III

Герберт и я вели себя все хуже и хуже в том смысле, что все более и более запутывались в долгах, устраивая свои дела, округляя цыфры и совершая тому подобные похвальные поступки. А время шло себе да шло, как это всегда бывает; и я дожил до совершеннолетия, — как и предсказывал Герберт, — прежде, чем успел опомниться.

Сам Герберт стал совершеннолетним восемью месяцами раньше меня. Так как совершеннолетие ничего не принесло ему с собою, то это событие и не произвело сильнаго впечатления в гостинице Барнарда. Но мы ждали, когда мне стукнет двадцать один год, связывая с этим много надежд и разоблачений: мы оба думали, что мой опекун вряд ли может не сказать мне по этому случаю о том, что меня ожидает.

Я озаботился, чтобы в Литль-Бретен все знали о дне моего рождения. Накануне я получил официальную записку от Уэммика, сообщавшую мне, что м-р Джагерс будет рад меня видеть у себя в этот знаменательный день в пять часов пополудни. Это убедило меня, что произойдет нечто великое и привело меня в необыкновенное волнение, когда я явился ровно в назначенный час в контору опекуна.

— Ну, Пип, — приветствовал он меня, — я должен сегодня звать вас «м-р Пип». Поздравляю вас, м-р Пип!

Мы пожали друг другу руки и я поблагодарил его.

— Садитесь, м-р Пип, — продолжал опекун, точно я был свидетель, вызванный в суд: — я желаю сказать вам несколько слов.

— Пожалуйста, сэр.

— Как вы думаете, сколько вы проживаете? — спросил м-р Джагерс, поглядев сначала на пол, а затем на потолок?

— Сколько я проживаю?

— Ну, да, — продолжал м-р Джагерс, все еще глядя в в потолок, — сколько?..

Неохотно сознался я, что не сумею ответить на этот вопрос.

Этот ответ, повидимому, был очень приятен м-ру Джагерсу, и он сказал:

— Я так и думал! — и с удовольствием высморкался.

— Ну, я задал вам вопрос, мой друг, — сказал м-р Джагерс.