Слова эти были сказаны как-то странно, но я не обратил на это внимания, мне пришел в голову другой вопрос:

— Видели ли вы вестника, котораго однажды посылали ко мне, после того как он выполнил свое поручение?

— И в глаза не видал. Да и не хотел его видеть.

— Он честно выполнил поручение и принес мне две однофунтовых ассигнации. Я был тогда бедный мальчик, как вы знаете, и для беднаго мальчика это было целое состояние. Но с тех пор, я, как и вы, разбогател, и позвольте мне возвратить вам эти деньги. Вы можете подарить их другому бедному мальчику.

Я вынул кошелек.

Он наблюдал за мной, пока я вынимал кошелек и раскрывал его, и наблюдал как я вынимал две однофунтовых ассигнации. Оне были чистыя и новыя, и я, развернув их, подал ему. Не отрывая от меня глаз, он взял бумажки, развернул их, свертел в трубочки и сжег на лампе, а пепел бросил на поднос.

— Осмелюсь спросить вас, — сказал он, не то хмурясь, не то ухмыляясь, — каким образом вы разбогатели с тех пор, как мы с вами встретились на том пустынном, холодном болоте?

— Каким образом?

— Да.

Он опорожнил стакан, встал и остановился у камина, положив на него тяжелую, смуглую руку. Он поставил ногу на решетку камина, чтобы высушить и согреть ее, и от мокраго сапога пошел пар; но он не глядел ни на сапог, ни на огонь, но пристально глядел на меня. И я вдруг стал дрожать.

Когда губы мои раскрылись и выговорили какия-то слова, которых не было слышно, я принудил себя сказать ему (хотя никогда не мог явственно сделать это), что мне подарено имущество.

— Дозволено ли ничтожному червяку спросить: какого рода это имущество? — спросил он.

Я пролепетал:

— Не знаю.

— Дозволено ли ничтожному червяку спросить: чье это имущество?

Я снова пролепетал:

— Не знаю.

— Не могу ли я догадаться, как велик ваш доход с тех пор, как вы стали совершеннолетним? Скажем первую цыфру! Пять?

С сильно бьющимся сердцем, я встал со стула и, ухватившись за его спинку, долго глядел на него.

— Что касается опекуна, — продолжал он, — ведь должен же был быть опекун, или кто-нибудь в роде попечителя, пока вы были малолетним, то, может быть, это какой-нибудь нотариус. Скажем первую букву его имени. Не будет ли то Д?

Истинное положение мое вдруг ярко осветилось в моих глазах; и все его разочарования, опасности, безчестие, всякаго рода последствия нахлынули на меня с такой силой, что я чуть не задохся.

— Представьте себе, что доверитель этого нотариуса, имя котораго начинается с Д и может быть Джагерс, — представьте себе, что он прибыл из-за моря в Портсмут и высадился там, и захотел приехать к вам. — Но как вы нашли меня, скажете вы. Ну, да! Как я нашел вас? Да так, написал из Портсмута одному человеку в Лондоне и спросил ваш адрес. А как зовут этого человека? Его зовут Уэммик.

Я не мог выговорить ни слова, хотя бы для спасения своей жизни. Я стоял, держа одну руку на спинке стула, а другую на груди, и мне казалось, что я задыхаюсь, — я стоял и дико глядел на него, пока комната не закружилась у меня в глазах. Я пошатнулся, но он поймал меня, притянул к дивану, заставил опереться на подушки и, опустившись передо мной на одно колено, приблизил ко мне лицо, которое я теперь хорошо вспомнил, и содрогнулся.

— Да, Пип, дорогой мальчик, я сделал из вас джентльмена! Да я сделал это! Я поклялся в то время, когда вы спасли меня, что, если я когда-нибудь заработаю гинею, гинея эта будет ваша. А впоследствии поклялся, что если дела обогатят меня, то и вы будете богаты. Я жил впроголодь, чтобы вы жили в довольстве. Я работал до изнеможения, чтобы вам не надо было работать.