— Чортъ знаетъ что! Закроемъ окно, Незапяткинъ,

— А позвольте-ка, я рискну, — хладнокровно сказалъ незнакомецъ, облокачиваясь на узенькій подоконникъ. — Послушайте… если меня тяпнетъ пуля… возьмите мои вещи и отошлите въ Тифлисъ на Головинскій проспектъ, 11 — Михайленко.

Никогда я до сихъ поръ не виделъ, чтобы завещанія составлялись съ такимъ самообладаніемъ и быстротой.

Для очистки совести мы попытались уговорить нашего сумасброда отойти отъ рокового окна, но онъ былъ непреклоненъ.

Выходя въ Тифлисе изъ вагона, мы наткнулись на высокую красивую даму, встречавшую нашего сумасброда.

— Ну, какъ доехалъ? — спросила она, целуя его.

— Замечательно. Пока попадаются такіе поразительные спутники, какъ эти двое (онъ указалъ на насъ) — по русскимъ железнымъ дорогамъ еще можно ездить.

Усаживаясь на извозчика, Незапяткинъ сказалъ мне:

— Слышалъ? говоритъ: поразительные… Мы ему наверное, тоже понравились? Какъ ты думаешь?

Я пожалъ плечами.

А чемъ-же мы плохи?

ПЕРВЫЙ АНЕКДОТЪ ОБО МНе

Недавно я съ ужасомъ прочелъ два анекдота объ известныхъ людяхъ.

Первый былъ о покойномъ генерале Драгомирове.

Вотъ онъ — буквально:

"Какъ известно, Драгомировъ отличался остроуміемъ и находчивостью.

Одинъ знакомый какъ-то спросилъ его:

— Что бы вы сделали, если бы завтра получили известіе, что турки перешли границу и находятся уже подъ Кіевомъ?

Ни слова не говоря, Драгомировъ снялъ съ пальца дорогое обручальное кольцо съ великолепнымъ брилліантомъ и сказалъ знакомому:

— Наденьте это кольцо себе на ногу.

— Но это невозможно! — отвечалъ, вскрикнувъ, удивленный знакомый.

— Вотъ также невозможно, чтобы турки осмелились напасть на Россію, — хладнокровно ответилъ покойникъ.

Эта манера резко и прямолинейно, не стесняясь ни чемъ, говорить то, что онъ думаетъ, создала ему много враговъ, чего нельзя сказать объ окружающихъ".

Второй анекдотъ такой:

"Покойный поэтъ Минаевъ отличался замечательнымъ искусствомъ говорить экспромты.

Вотъ одинъ изъ лучшихъ его экспромтовъ, сказанныхъ на похоронахъ известнаго въ то время железнодорожнаго строителя М., отличавшагося всемъ известной слабостью къ слабому полу, который имелъ несколько побочныхъ семействъ, кроме прямого.

Именно, увидевъ погребальную колесницу съ трупомъ покойника, онъ сказалъ находившемуся тутъ же актеру, Б., большому любителю кутнуть и пріятелю начинавшаго входить въ моду Достоевскаго:

О, человече! Былъ ты глупъ –

Теперь лежитъ предъ нами трупъ.

Покойся, милый прахъ, до радостнаго утра,

Пока червякъ не съелъ твое все нутро.

Остроумные экспромты известнаго поэта доставляли ему въ свое время множество враговъ".

Выше я сказалъ, что прочелъ эти два анекдота съ ужасомъ.

Действительно — вдумайтесь въ смыслъ всей этой полуграмотной чепухи: вплетаетъ ли она новые лавры въ чудесные венки, которыми увенчаны оба "известныхъ покойника".

И прочтя эти безсмысленныя строки, я, по ассоціаціи, призадумался надъ своей будущей судьбой. Действительно: вчера въ одной изъ газетъ передъ моимъ именемъ я впервые увиделъ пряное, щекочущее слово: "известный".

Странное слово… Странное ощущеніе…

Итакъ — я "известный"..

Неужели?

Я человекъ по характеру очень скромный, и никогда не думалъ о себе этого… Ну — пишу. Ну — читаютъ.

Но чтобы все это было до такой степени — вотъ ужъ не представлялъ себе!

И тутъ же я понялъ — какую громадную ответственность налагаетъ на меня это слово.