— Это сколько-жъ народу?

— Да около такъ… пятидесяти человекъ.

Онъ осмотрелъ фасадъ и спросилъ:

— Въ одинъ день?

— А то какъ же?

— Этакъ, пожалуй, и не успеешь, если безъ помощниковъ. За что же онъ ихъ?

— Изъ мести. Они съели его любимую невесту.

Сельдяевъ качнулъ головой.

— Людоеды, что ли?

— Нетъ!! — отрезалъ я, дрожа отъ негодованія. — Это былъ такой клубъ, где ради забавы каждый день ели по человеку. И полиція молчала, потому что ей платили около трехъ милліоновъ въ годъ.

— Рублей?

— Нетъ, фунтовъ стерлинговъ!!! Въ фунте — 9 рублей 60 копеекъ.

— Англійскіе фунты?

— Да! Да!

Онъ улыбнулся краешкомъ рта.

— Гмъ! Просвещенные мореплаватели…

— Стойте! Вотъ домъ, который васъ позабавитъ. Здесь помещается питомникъ полицейскихъ собакъ. Есть тутъ одна собака Фрицъ, которая не только разыскиваетъ преступниковъ, но и допрашиваетъ ихъ.

— Овчарка? — спросилъ онъ, оглядевъ фасадъ.

— Чортъ ее знаетъ!! Недавно захожу я сюда, a она сидитъ за столомъ и спрашиваетъ какого-то парня:

"Какъ же вы говорите, что были въ тотъ вечеръ на Выборгской стороне, когда я нашла ваши следы на лестнице дома Гороховой улицы?" Такъ парень на колени. "Ваше высокородіе! Не велите казнить, велите слово молвить!.. Такъ точно, повинюсь передъ вами".

— Да, да. — сказалъ Сельдяевъ, шумно вздыхая. — Читалъ и я, что где-то въ цирке показывали собаку, которая разговариваетъ; потомъ кошку… тоже. Показывали… которая разговариваетъ…

Я погасилъ искорку ненависти, мелькнувшую у меня въ глазахъ, и сказать, хлопнувъ его по плечу:

— Такъ слушайте, что же дальше! Собака, значить, къ нему: "А такъ, ты сознаешься?!" — Такъ точно. Только вотъ что, ваше высокородіе; такъ какъ говоримъ мы глазъ-на-глазъ, то разделимся по совести. Я вамъ брилліантовыя сережки отдамъ, что укралъ, a вы меня отпустите…" И кладетъ передъ ней серьги. Собака только плечами пожала: "куда мне оне… Ведь всемъ ювелирамъ приметы и описаніе сережекъ разосланы. Попадусь еще… Есть у тебя рублей пятьдесятъ наличными — такъ дай. Тогда чортъ съ тобой, иди куда хочешь". — "Тридцать пять есть!" — "Ну, ладно, давай, да сережки то не здесь сбывай, a где-нибудь въ Берлине или Дрездене!" Опустила деньги въ карманъ да прочь со стола.

Сельдяевъ выслушалъ меня, и въ глазахъ его мелькнула тень интереса къ моему разсказу.

— Да откуда жъ у нея карманъ?

— Карманъ сюртука. Оне ведь одеваются въ форменные сюртуки. Шашка. Сапоги. Свистокъ. Жалованье 11 рублей съ полтиной.

Но Сельдяевъ снова погасъ. Взялъ меня подъ руку и спросилъ:

— Ну, a что тутъ у васъ, вообще, въ Петрограде интереснаго?

— Вы лучше разскажите, что у васъ слышно въ Армавире?

Онъ остановился, обернулся ко мне, и лицо его сразу оживилось.

— Да ведь я вамъ и забылъ сказать: вотъ будете поражены… Ерыгина помните?

— Не помню.

— Ну, какъ же. Такъ можете представить, этотъ Ерыгинъ решилъ ехать въ Сибирь! Нашелъ въ Иркутске магазинъ, который ему передали на выгодныхъ условіяхъ — и переезжать туда… Не чудакъ ли?.. Что вы на это скажете?!

И онъ залился закатистымъ смехомъ.

— Господи Іисусе! Кто бы могъ подумать! — воскликнулъ я и вследъ за нимъ залился смехомъ.

Какъ это часто бываетъ, смеялись мы по разнымъ поводамъ.