| Все на меня ополчились – и девки, и Басилов, и Ангелина кричать стала: «Рожа! Рожа!.. Хватит злобу свою на подругах вымещать! Они не виноваты, что у тебя такая рожа!..» В общем, старая песенка, я такую в детдоме слышала. Они, Басиловы, все рассчитали точно – никуда я от них не денусь, потому что некуда. Понимаешь, Решетников… У меня около пяти тысяч баксов скопилось тогда. А деваться все равно некуда, и тратить не на что. Не понимаешь. Где тебе понять‑то, что тебе двадцать лет, у тебя пять тысяч баксов, а тратить их не на что?! Москва, кабаки, театры вокруг… А!.. Ладно, думаю, соглашусь – все какая‑то другая жизнь, Рожей никто называть не будет и свободы больше. Не знаю, если бы не ежедневные тренировки и выступления, я бы, наверно, спилась… В общем, простилась с Басиловыми и уехала с этим Иоганном Найбутом во Франкфурт‑на‑Майне. Долго рассказывать нечего. Прервала я контракт через восемь месяцев – сбежала. Если у Басиловых был театр, так уж там и подавно. Там о том, чтобы нарушить тактику поединка, и речь не шла – как из‑под контроля вышла, так сразу на тысячу долларей в минусе. Сегодня бью Хельгу, а завтра ложусь под Марту, которая этой Хельге в подметки не годится. Двенадцать тысяч из контракта на штрафы улетело – в пользу клуба кетча «Висмут», так он назывался. Смотрю – купили, гниды! Купили по дешевке. Ихние девки раз в пять, а то и в десять больше получают, живут на квартирах, а я в привокзальном отеле «Кинг Георг» в тесном номерочке вроде этого… в одном коридоре с турками да арабами… Дискриминация налицо. «Русское чудо» – так меня представляли. Можешь меня понять, Решетников?.. Выхожу на поединок в «железном» костюме, знаю, что могу соперницу пополам сломать, меня шпрехшталмейстер как «русское чудо» выставляет, передо мной хрупкая белокурая Гретхен, а я по условиям должна ей уступить. Мораль, значит, такая: даром что русские страшно выглядят, на самом‑то деле это у них рожи такие, только с виду грозные – вот, глядите, мол, как наша Гретхен их уделывает!.. Кетч. Бои по правилам тех, кто платит. Гретхен уносят на руках, бросают ей кошельки под ноги, а мне вслед свистят, улюлюкают. Так было в «Висмуте», так во Франции, так в Берне. Я с этим «Висмутом» вдосталь накаталась, половине Европы продемонстрировала, что такое «русское чудо». Может, это они из‑за меня перестали Россию бояться, а?.. Вернулась с нашими торговыми моряками через Гамбург, оттуда с соревнований удрала. При мне две тыщи всего за восемь месяцев, остальное на счете этого Ганса осталось. Мне было плевать на деньги. С такой‑то рожей… Немецкий за это время неплохо выучила – куда деваться‑то, все вокруг по‑немецки говорят, никакой скидки не делают. Ну, вернулась. Приоделась, примарафетилась. В кабак один раз пошла. Так за мой столик даже никто не сел. Сижу в кабаке, заказала всякие там блюда, а кусок в горло не лезет – сижу и плачу. Потом Тамарке Ежовой, любимице басиловской, позвонила. Она девка ничего оказалась, зла не помнила. Басиловы укатили куда‑то за кордон, клуб «Кетч» продали, там уже был другой «новый», такую деятельность развернул! Состав поменялся, тренеры и постановщики «дуэляней» все из‑за границы, ставки другие. Я пошла. Рассказала этому Любарскому Эдуарду Яковлевичу, что почем. Взял он меня, полторы тыщи в месяц положил, с оплатой квартиры. Два года я в его клубе отбарабанила. Все то же самое, Решетников, все то же самое. Потому что баба все‑таки предназначена для другого, не для боев по чужим правилам, вообще не для боев, согласен?.. Побеждала я, как раньше, и как раньше, подруг не завела. Знаешь, есть такой бабий закон, что ли – каждая не очень симпатичная заводит подругу еще менее симпатичную, чтоб, значит, на ее фоне лучше выглядеть. Так со мной даже для этого никто дружбы не заводил… Может, потому что неуживчивая была, как только подойдет кто – у меня внутри все сжимается, кипит, так и жду подвоха, так и жду, что сейчас скажут: «Как дела, Манька Рожа?. |
