|
Он устал смертельно. Теперь, когда его заботы на время кончились, он вдруг ощутил безмерную слабость. - Немножко устал, - сказал он. - Пойду поужинаю и лягу возле детей. Bonne nuit, madame [спокойной ночи, сударыня (фр.)]. Она ушла в дом, а Хоуард пошел к коляске взять оставшийся хлеб. Позади, из дверей, через весь двор пронзительно закричала старуха: - Подите поешьте с нами супу, коли хотите. Он с благодарностью принял приглашение. На угольях очага в кастрюле что-то булькало; старуха налила Хоуарду полную миску мясной похлебки, подала ложку. Он с удовольствием сел за тщательно отмытый и выскобленный дощатый стол и принялся за суп с хлебом. - Вы из Эльзаса? - спросила вдруг старуха. - Вы говорите, как немец. Он покачал головой: - Я англичанин. - Вот оно что, англичанин. - Обе посмотрели с любопытством. - А дети? Они ведь не англичане? - сказала старуха. - Старший мальчик и меньшая девочка англичане, - заметила молодая женщина. - Они говорили не по-французски. Не без труда Хоуард объяснил им что к чему. Они слушали молча, верили и не верили. У старухи за всю жизнь не было ни единого свободного дня; лишь изредка случалось ей выбраться дальше городка, куда она ездила на базар. Обеим трудно было представить, что есть другой мир, есть люди, которые уезжают в чужую страну, далеко от дома, только затем, чтобы ловить рыбу. А чтоб старый человек стал заботиться о чужих детях - этого они уж вовсе не могли понять. Наконец они перестали его расспрашивать, и он в молчании доел похлебку. После этого он почувствовал себя лучше, много лучше. Он церемонно поблагодарил хозяек и вышел во двор. Стемнело. На дороге все еще порой громыхали грузовики, но стрельба как будто прекратилась. Старуха подошла за Хоуардом к двери. - Нынче они не останавливаются, - сказала она, показывая на шоссе. - Позавчера в амбар набилось полно народу. Двадцать два франка нам перепало от солдат за ночлег, за одну только ночь. Она повернулась и ушла в дом. Хоуард поднялся на сеновал. Дети спали, все они сбились в один живой клубок; маленький Пьер вздрагивал и хныкал во сне. Он и сейчас сжимал в руке свисток. Хоуард осторожно вынул свисток и положил на молотилку, потом поправил на детях одеяла. Наконец он примял немного сена с краю, лег и укрылся пиджаком. Прескверные четверть часа провел он, прежде чем ему удалось уснуть. Ну и каша заварилась. Прежде всего, большая ошибка, что он уехал из Жуаньи, но тогда это не казалось ошибкой. Когда выяснилось, что нельзя проехать в Париж, надо было сразу вернуться в Дижон и даже перебраться в-Швейцарию. Попытка доехать автобусом до Шартра провалилась, и вот до чего он дошел. Ночует на сеновале, с четырьмя беспомощными детьми на руках, да притом очутился как раз на пути наступающей немецкой армии! Он беспокойно ворочался на сене. Может быть, все обойдется. В конце концов, едва ли немцы продвинутся дальше Парижа; а Париж на севере от него и послужит ему щитом тем более надежным, чем круче взять к западу. |
