Гиеновый «котик» еще жив, он пыхтит и ворочается, распятый между быльцами кровати на шнурах от портьер, с кляпом из собственного галстука во рту.
С каждой охотой демоны Дамело учатся друг у друга, словно детеныши из одного гнезда, становятся всё жесточе и изобретательней. Вот и сейчас Мина с Маркизой прилежно наблюдают за тем, как Ариадна, усевшись на бедра мужчины, ведет ногтем по его груди: тонкая девичья рука движется так нежно, так аккуратно, но оставляет глубокий разрез, сразу набухающий кровью. Жертва хрипит в повязку, дергает связанными руками, от сопротивления ложбинка между мышцами груди лишь быстрее наполняется, будто русло ключа, пробившегося из-под земли, алая струйка стекает в пупок, превращая его в маленькое озеро, Ари жадно вылизывает окровавленную грудь, снизу доверху, чтобы поймать больше.
От визга и обмороков светских гиен отделяет не больше пары секунд. В эти-то секунды Дамело и вклинивается с репликой:
— Знакомьтесь, мои помощницы по клубу: Минотавра, Лицехват и Грудолом. Всё еще хотите вступить, дамы?
Ариадна поворачивает голову и скалится, показывая окровавленные клыки, резцы и премоляры:
— Ха-а-ай!
Вот же сучка, усмехается владыка Миктлана. Не может не порисоваться.
После приветствия Грудолома все «охотницы», как одна, издают истошный вопль. К счастью (или к несчастью), невидимые крылья владыки Миктлана гасят крик, точно свечу. Дамело, заранее пьяный от адреналина, сгребает свои жертвы в охапку и с хохотом кружит по комнате в дьявольском танго. На последнем па он перебрасывает пару обмякших от ужаса тел Маркизе с Миной и высоко поднимает партнершу, оставленную себе. Держит ее обеими руками за талию, бережно и крепко, будто коньячный бокал, приникает к вене, прокусывает, подставляет рот и ждет, когда по его подбородку начнут стекать теплые струйки. Кровь умирающей густеет, капли больше не частят, они все медленней, все полновесней — и это похоже на эффект розы. Дамело со вздохом оставляет холодеющее тело, кивает Тате: открывай. Та, как хорошая служанка, распахивает дверь перед хозяином и его псами. Бросив обескровленные трупы, все четверо входят в Миктлан, врата за ними бесшумно затворяются.
Когда в комнату заглядывает охрана, от высокого брюнета и трех его спутниц остается лишь воспоминание. Но зато какое…
* * *
Миктлантекутли сует кружку в посудомойку, трет лицо руками, превозмогая накатывающий волнами сон, зевает, почесывая живот… Это должно помочь взбодриться, но ни черта не помогает.
Привычный уклад жизни рухнул, потом не стало и самой жизни, вместо нее пришла не-жизнь — а выспаться все равно не удается. Сначала надо разместить новоприбывших в Миктлан, проверить состояние тех, кто прибыл на прошлой неделе, определить места следующей охоты — и лишь тогда свалиться кулем на общую, к раздражению Дамело, кровать. Которая не становится шире, сколько над ней ни колдуй. Такова она, V.I.P.-пытка владыки Миктлана — спать в объятьях любящих дев Солнца. Хотя князь тьмы предпочитает спать один, есть один, жить один. Наверняка Минотавре, Лицехвату и Грудолому тоже не слишком удобно всю ночь играть в большие и маленькие ложечки, притираясь друг к другу, вписываясь в изгибы чужих тел, сплетаться конечностями и выпутываться поутру. Хорошо хоть Тата спит в кресле, свернувшись клубочком и жалобно постанывая во сне. В преисподней не комфортно никому.
Но все познается в сравнении. Новоиспеченный сатана еще слишком молод, чтобы сделать свои девять адов пышными и устрашающими. Он еще научится воздвигать себе дворцы из какой-нибудь пафосной хрени вроде снежного обсидиана с многоярусными подвалами, заставленными инструментами пыток, древними и современными: начищенные шипы и крепления сверкают, бичи и ремни лоснятся смазанной кожей, весело булькает раскаленное масло на сковородах, из печей бодряще пахнет горелым жиром и плотью… Фабрика-кухня душ, работающая с гарантией. |