Ну а пока Миктлан до смешного напоминает бойлерную. Не старинную, а просто старую, латаную-перелатаную: обшарпанные стены, скрипучие доски вместо пола, заржавленные трубы по стенам и уныло хлюпающие котлы, не пригодные ни для мучительства, ни для сугрева.
Вся эта убогая обстановка оскорбляет эстетическое чувство и амбиции владыки преисподней. Он надеется — да что там, он жаждет привнести в свою геенну хоть немного изысканности, сделать ее элегантной, безумной, достойной нового Босха. А получается не то и не так. Наивно получается, будто мальчишке по имени Дамело Ваго снова тринадцать и он смотрит культовую чернуху девяностых, сладко обмирая от ненависти к миру убийц, шлюх и верных жен со стокгольмским синдромом. Во рту гадкий, кислый и одновременно приторный вкус, точно молодому кечуа насильно скормили полторта «Полет», а запивать заставили газировкой «Буратино». Мечта детства, обернувшаяся пыткой. В этом определенно что-то есть…
Миктлантекутли стоит, опершись о косяк и задумчиво рассматривает новые жертвы. Они идеальны для танталовых мук, идеальны. Род загробных мытарств при жизни выбрали: еще бы, столько лет ходить вокруг роскоши, принадлежащей другим, капать слюной, мечтать, как ты бы ух! — будь оно твое. И никакие приобретения, никакие блага, никакая халява не спасали от пытки мясом, привязанным на суровую нитку. Маскируя усталость под ленцу, Дамело приближается к ним, пристегнутым к ржавой трубе наручниками. Грешные души сидят рядком, смирные, будто птенцы, над чьим гнездом парит ястреб, будто заложники экстремиста, у которого в душе пустыня, и он мечтает сравнять свой внутренний мир с внешним.
Очередное пополнение Миктлана не пытается ни спорить, ни угрожать, ни умолять. Владыка ада вспоминает, как первых грешников приходилось держать в карантине, пока из них не испарялись последние капли надежды, что все произошедшее — ошибка, глюк вселенского компьютера, баг мировых весов, точечный прокол в божественном милосердии, черная дыра, куда провалились их невезучие души. Они орали и звенели цепями, пытаясь докричаться то ли до равнодушных небес, то ли до мира живых, веря: по их вызову явится полиция и заберет пострадавших из адской бойлерной, выслушает, какие страшные вещи здесь творятся, накажет виновных…
Ни один обреченный на адские муки не сознавал: никто к нему пальцем не прикоснулся. Он все себе придумал сам: и трубка механизма, проведенная из зада адреналинового наркомана ему же в нос; и бизнесмены в костюмах от Армани, барахтающиеся в навозе под хохот скотников; и лохотронщики, кипящие в цептеровской кастрюле, точно пельмени — все это его сны, его морок. Даже наручники, мешающие прижать руки к груди, чтобы утишить боль в сердце — лишь морок, кошмарное видение.
Дамело и его присные балдели с видений грешных душ. За секунды пребывания в аду те успевали провести инвентаризацию страхов, представить их в четком и безумном виде, выполняя всю работу. Демонам преисподней только и оставалось, что идти себе смотреть сериалы. Первое время они так и делали: адские гончие валялись вповалку на диване и смотрели сезон за сезоном. Гарем Дамело предпочитал девчачьи кровавые детективы, в которых гламурные умницы-следовательши раскрывают убийство за убийством. Миктлантекутли скучал и пытался понять, отчего убийца не нанял дорогого киллера? Зачем громоздил уловку на уловку, оставляя после себя череду хлебных крошек, точно глупое дитя из сказки? Надеялся найти дорогу обратно, из темного леса страхов в мир нормальных людей? Пока девчонки тыкали пальцами в экран, ругали сюжет, спорили, кто из актеров красивей, Дамело поднимался и шел вниз, в подвал. Смотреть другое кино. В подвале круглосуточно крутили сериал «Чего боится душа».
А иногда шел на кухню, к своей цицимиме, клал руку ей на шею, запускал пальцы под кромку ошейника, обводя по кругу излом позвонка, острый, словно костяное лезвие. Сидел и смаковал нахлынувшую печаль, горькую, будто ягоды рябины, даже от мороза не ставшие слаще. |