Сидел и смаковал нахлынувшую печаль, горькую, будто ягоды рябины, даже от мороза не ставшие слаще.
После охот приходила сытость — особая, вампирья, не имеющая ничего общего с человеческим насыщением — и можно было поесть обычной еды. Без хлеба. Дамело скучал по выпечке, словно его уволили из ресторана и пришлось пойти в повара к модели, помешанной на диетах: изощряйся теперь, пеки хлебцы без муки, изобретай десерты без углеводов, готовь закуски без холестерина — да проще настругать в тарелку карандашей, полить острым соусом и подать с поклоном на серебряном блюде.
Подобно другим разлученным с любовью всей жизни, индеец пробует забыться в постылой работе и делать ее хорошо.
Вернувшись из пыточной, владыка Миктлана решает, кого готов принять в своем северном Тлальшикко. Мечтательные люди-бомбы, люди-часовые механизмы — вот его выбор. Те, в чью душу в раннем детстве заронили семечко насилия и с годами оно превратилось в пояс смертника, вросший под кожу. Никто не замечает: внутри живой бомбы вот-вот рванет спелая, сочная, назревшая смерть. Люди не сознают, что ходят под богом каждый раз, когда рядом оказывается неприметная личность из категории «Кто бы мог подумать». Миктлантекутли плевать на белых глупцов, но время пришло, он должен выбрать себе врага — сам, без вмешательства старых богов. Воевать с теми, кто не вызывает у тебя враждебности, еще скучней, чем спать с теми, кто тебя не возбуждает. Дамело знает, до чего это унылое занятие — исполнение супружеского долга по отношению к целому гарему, знает лучше всех.
— Кому сладкий, кому соленый? — привычно спрашивает он дев Солнца, протягивая два ведра попкорна. Удивительно, сколько может сожрать хрупкая женщина при просмотре сериала.
Демоницы тянут руки, расхватывают лакомство не глядя, увлеченные сюжетом: на экране удачливый маньяк, любимец публики, создает инсталляцию из пятен крови, ленточек и обведенного мелком силуэта. Дамело ложится поперек женских колен, Маркиза кладет подушку на живот, принимая тяжелую голову, Мина, не отрываясь от экрана, расшнуровывает и снимает с ног Сапа Инки высокие берцы. И только Ари, строптивица Ари, не пытается ублажить разлегшееся на ней мужское тело — наоборот, она ставит на бедро князя ада свой попкорн, загребает горстью из ведерка и мстительно жует. Дамело беззвучно хихикает, посудина дрожит, роняя легкие катышки Ариадне на колени.
— А ну не трясись! — шлепает его по заднице Сталкер. — Как девчонка, ей-б…
И не договаривает.
Это похоже на хлеб, которого они лишились: владыке и демонам Миктлана все труднее выговаривать имя Его. Миктлантекутли, когда еще был Дамело, и не замечал, как часто они поминают Его — не только белые люди, но и сам кечуа.
Впрочем, без некоторых слов и блюд вполне можно жить счастливо. Достаточно просто забыть о них. Жаль, что боги ничего не забывают. Зато они могут предаться чувствам: на небесах или в преисподней чувства — единственная постоянная, что у них осталась. Сотни обстоятельств, мешавших предаваться чему бы то ни было, облетели вместе с плотью. Отныне не плоть делает владыку Миктлана уязвимым, а то, что осталось от души.
Право на уязвимость Дамело будет защищать и дальше, насмерть, назло, нахуй. Это его единственный путь в мир живых, если тот когда-нибудь откроется.
А пока он лежит и смотрит невидящими глазами, как персонажи сериалов тонут в реках крови, как ловят в ней то любовь, то ненависть, то месть. Вокруг жарко, словно в печи, день идет за пару вечностей, и кажется, будто внутри тебя кто-то шурует раскаленными щипцами. Дом, милый дом. Все-таки адская скукотища эта геенна огненная.
Глава 3. Ангел Миктлана и змей Эдема
Индеец пробует развлечься на стороне. Всего лишь прощупывая границы собственных утрат: итак, он больше не получает удовольствия от самого сладкого, что наполняло его жизнь теплом и светом — от еды и секса. |