Дочь Гидры, заносчивая кривляка чуть старше Дамело, вызывала у того едва ли не больший ужас: он понятия не имел, что с нею делают или не делают родители — но от Сталкера, тогда еще сопливой девчонки, тянуло порчей. В испорченность порча перешла года через три, видно, порченый ребенок решил: лучше быть испорченной девицей. Лучше быть кукловодом, чем куклой. А тем паче сломанной куклой.

Когда Дамело был ребенком, он мечтал, как вырастет и перестанет делать то, чего не хочется. Потом мальчик-кечуа вырос и решил: он перестанет, непременно перестанет — как только порвет нити, связывающие его с прошлой жизнью. И вот владыка Миктлана, проживший отведенные ему жизни, глядит на Гидру, понимая: все это время он делал что-то, чего ему не хотелось, о чем даже не помнит — но это не кончается, никак не кончается.

— Ну бог, прямо молодой бог, — щебечет Гидра, осторожно подкрадываясь ближе. На лице ее написана сосредоточенность, и вся она подбирается перед броском на пугливое, шустрое, хоть и не слишком сообразительное животное под названием «мужчина».

Миктлантекутли наблюдает за Гидрой без страха и торжества. И понемногу осознает все преимущества забвения. Он определенно слишком много помнит об этой женщине.

— Мама, — произносит Ариадна с оттяжкой, будто плеть заносит. — Как добралась?

А действительно, думает Дамело, как она добралась-то сюда? Умерла от старости? В пятьдесят с чем-то лет? Погибла в аварии? Сгорела от тоски по непутевой дочери? Не похоже.

— Ариянда! — обернувшись, радостно восклицает Гидра.

Точно. Так, на литовский (чудской, как говорила мать Дамело) манер Сталкера и звали, пока подросшая Ариянда не взяла себе мужское прозвище — совершенно ей не идущее, нелепое, вычурное и, как оказалось, пророческое. А может, это оно взяло ее и поглотило, не слушая протестов слабой, полудетской души? Зато теперь настало время иных пророчеств: Сталкер превратилась в Ариадну. Что значит «внушающая почтение». Мать голубей, царица острова, воплощение живой богини, плетущей нерушимые сети.

— Ариадна, мама, А-ри-ад-на, — терпеливо, не в первый и даже не в сотый раз поправляет Ари. И не дожидаясь ответа, зовет: — Минотавра, поди сюда!

Мина подходит неохотно, загребая ногами, будто обиженный ребенок. Миктлантекутли хочется обнять ее за плечи, защищая. Но Ариадна сама обнимает за плечи свою Тень.

— Знакомься, — отрывисто бросает она. — Твоя вторая дочь.

— Как это? — лепечет Гидра.

Дамело почти аплодирует: он и в мыслях не имел, что однажды кто-то заставит Гидру — лепетать. Он бы и сам не справился, а уж он заставлял лепетать множество женщин. Сапа Инка поворачивается и незаметно выходит из кухни. Время готовиться к масштабному, всепоглощающему скандалу. Владыка Миктлана тоже свое получит — скоро, скоро на него укажут пальцем: так это ты довел мою дочь до раздвоения личности, мерзавец?

Закрыть за собою дверь и создать иллюзию одиночества не получится, в преисподней и у князя нет своей комнаты, остается только спрятаться в сортире.