Оттуда за Сапа Инкой и за его домом Солнца жадно наблюдают три пары глаз — хозяйчики жизни, золотые детки, запихнувшие себе в нос месячный доход обычной семьи. Дамело вглядывается в бледные личики, маячащие в глубине машины. Ну конечно, его приняли за сутенера, ведущего блядей с ночной смены. А что? Похож. И девы Солнца похожи: пьяные, в измятой одежде, с измятыми ртами, вцепившиеся друг в друга, точно змееныши в кубле.

Пока Дамело размышляет над тем, какие еще сюрпризы готовит ему этот бессонный, ненасытный город, влажные губы прижимаются к его руке, оставляя кровавый отпечаток на костяшках.

— Пожалуйста, — шепчет Ариадна, — пожалуйстапожалуйстапожа…

Ей не нужно ничего объяснять: владыка Миктлана чувствует каждую из своих гончих. Своих бладхаундов, кровавых псов. Не только в Лицехвате при виде добычи разливается жажда, бежит по нервам, коротит нейроны белыми вспышками, Грудолом тоже мечтает о привольно гуляющем мясе так, словно не ела неделю. И даже ее вторая ипостась, Минотавра, от мощи своей кажущаяся туповатой, невольно облизывает губы и голодно сглатывает.

Владыке Миктлана нужно другое: он хочет видеть осужденных. Искушение от Супайпы, не иначе: ты хотел научиться травить людей собаками, не испытывая ненависти и не мечтая о мести? Так иди и трави. Вот первая добыча, выгнанная прямо на тебя, охотник, трое мелких зверьков, ничем не провинившихся перед человеческими законами — потому что разве это вина, десять дорожек на троих и бешеный стритрейсинг по ночным, не больно-то опустевшим улицам Москвы? Не успевшие никого убить мальчишки, мамочкина радость, папочкина гордость, предвкушение в распахнутых глазах, самоуверенные ухмылки. То, что надо.

— А вам половины хватит, мужики? — усмехается индеец, подходя к машине и облокачиваясь на открытое окно.

Он еще может выказать милосердие, продемонстрировав истинное лицо Миктлантекутли, безбровое, с плоским, точно раздавленным носом, с акульим оскалом, с глазами, затопленными тьмой геенны, с мыслями, утонувшими в этой тьме. Вдруг щенки испугаются и послушаются своего страха, один-единственный раз в жизни поверят: это не кокаиновый глюк, а самый настоящий демон стоит, склонившись над людьми и приглашающе улыбается. Врата ада гостеприимно распахнуты и ждут.

— Слуш, ты, хач, — пьяно дергает головой тот, кто за рулем, — сколько за всех? На полчасика.

— На ча-а-ас… — канючат двое других. Водитель окидывает друзей пренебрежительным взглядом: а продержитесь? Грязно перешучиваясь, клиенты преисподней обшаривают карманы, индеец терпеливо улыбается, слушая, как они обсуждают его и его женщин — так, словно перед ними не люди, а вещи, куклы без души и разума. Знали бы ребятишки, насколько они правы — бежали бы отсюда без оглядки, бросив незапертой крутую тачку.

— Что ж, мальчики, пора, — кивает владыка Миктлана. — Время вышло.

— Какое время? Ты счетчик, что ли, включил, морда черножопая? Мы еще!.. — вскидывается один из парней. Кечуа договаривает за него:

— …и не начинали. Но все кончилось, не начавшись. Обычное дело, детка. Обычное дело.

Они гомонят в салоне, называя его укурком и угрожая расправой, кровь в крепких молодых сосудах кипит, подгоняемая ускорителем. Первые жертвы Миктлантекутли мчатся навстречу гибели, точно неутомимые гонцы инков, сладкая кока преисподней ведет их к цели семимильными шагами. А по обе стороны от цели стоят темноглазый мужик и высокая блондинка с пустым взглядом. Это странно, но кого и когда останавливала странность происходящего? Разгоряченные, все трое выскакивают из машины, навстречу своей судьбе, одной на троих.

И тогда Дамело говорит: фас.

Глава 2. Дом, милый дом Тлальшикко

Я убил человека, мама.