Да уж далось. Проиграв немного, можно выиграть гораздо больше. Выиграв чересчур много, можно потерять все.

У Миктлантекутли слишком много карт на руках, он запутался в искушениях адских и райских. Всюду ему обещают столько блаженства, сколько может вынести его тело. Или душа. Всегда что-то одно. Теперь куда ни иди, на восток ли от солнца или на запад от луны, все равно сюда вернешься, в точку, где приходится выбирать тело или душу. Одно тебе вернут — но только это, выбранное ценой отказа от другого. Недостающее надо то ли добыть, то ли заслужить, то ли украсть. Прекрасное занятие для принца без имени, правителя без земель и героя без веры.

Владыке преисподней заранее скучно это все, скучно скучной скукой. Он выходит, садится у стены дома, вытянув ноги, и ждет, пока его спутники доползут сюда, под небо Миктлана, служащее дном миру живых. Те наконец показываются, и Дамело словно видит их в первый раз: Ицли — острый взгляд, худое тело в грязных потеках, обманчивая расслабленность, на руке следы от цепи, не шрам, а лишь напоминание о шраме; Горгона — светлое, мягкое многометровое брюшко, которым так больно ползти по камням, нечитаемое выражение лица. Первый адский палач следует за хозяином и тащит за собой Тату Вторую, точно недовольную Эвридику. Оба они — воплощение сомнительной верности. Пусть Дамело ничего не знает о том, что такое верность, но чувствует: небеса эти двоих выплюнут, ад ими подавится.

Сапа Инка встает и без единого слова направляется прочь из города, в сторону гор и зеленой кипени лесов. Он мог бы долететь туда в несколько взмахов крыльев, но владыке надо все обдумать, и лучше на ходу, а не на лету. Сейчас Миктлантекутли ведет чутье. Оно подсказывает: только там и только так Дамело перестанет быть марионеткой собственной любовницы и собственного помощника. А может, и многих других, о ком пока только догадывается.

Медузе, как и ожидалось, не нравится ползти по камням. Пусть вернет себе ноги и задницу, упрямая тварь, мстительно думает князь ада. Его новый цицимиме думает так же — хоть в этом Сапа Инка уверен. Прочие замыслы палача неведомы. Миктлантекутли не уверен, что хочет знать, каким новым испытаниям подвергнется. Все, чего он хочет сейчас, это выиграть толику времени. Не делать следующий ход. Не проходить следующий уровень. Не тревожить свою личную тьму. Не подвергать сомнению вещи, от которых зависит его жизнь — в том числе и загробная.

* * *

Они идут целый день через город и пригород, обходя завалы и сыпуху, на привалах Ицли с Горгоной спят, плотно прижавшись друг к другу, словно парные лезвия, чистые и изогнутые, покоятся, как влюбленные дети в раю, вызывая у Миктлантекутли странное, тоскливое чувство. Как будто он что-то потерял, а потом забыл, что именно, — и получается, что потерял дважды.

— Эй! — окликает его Тата, поймав на подобных мыслях. — Ты в норме?

— В норме, — раздраженно отмахивается Дамело. Потому что так и есть, он ощущает это с невыносимой, болезненной четкостью: душевная норма владыки преисподней — тоска по тому, что потеряно и забыто.

— Ревнуешшшь? — шипит Горгона, притираясь к нему шкурой бедра, бархатистой от пота и пыли. Сапа Инка рассеянно поглаживает чудовищный, невиданных размеров змеиный хвост, усмехается: нет, не ревную. Не к тому, кто сам ревнует меня к тебе. — А шшшто тогдааа?

За сутки в ее голосе прибавилось свиста, шипения и тягучей манерности. Низкие обертоны окатывают волной, напоминая про ангельские соблазны, нашептанные Первой — и хочется узнать, какие соблазны готова предложить Вторая, темная сторона Таты. Таким голосом впору пользоваться как оружием, но против Дамело Горгона воевать не станет.

— Слушаю.