Оба Дамело не ожидали, что будет так. Им виделась хитрая и соблазнительная икбал, опасная прихоть, которая дорого обойдется султану и за которую он расплатится сполна — но не безликая сила, принадлежащая, кажется, всему женскому роду. Не им довелось выбирать, с кем делить царствование, ложе и смерть. Не им.

Старший принц может поклясться: позади, за дверями покоев старой ведьмы раздается злорадный смешок.

Дамело-из-пустыни достаточно сделать шаг назад. Войти в комнату матери голубей, выбить решетку окна, выбраться на широкий подоконник, спрыгнуть на землю, не так уж здесь высоко. А вору, как известно, и стены помогают: по их острым ребрам он доберется в город так быстро, как не всякий порядочный человек — по широким улицам. Вернется в свой сад Аллаха, наберет там новую шайку, будет дальше грабить караваны… или защищать, превратившись из принца в торговца.

Не такая уж плохая судьба. Он, узник кафеса, согласился бы на нее, ни о чем не жалея — ни о роскоши, ни о власти. Но у Дамело-из-пустыни на лице тоска и унижение. Брат Дамело не готов сделать шаг назад — ни в каком смысле. Младший принц, пробыв султаном несколько часов, не готов вернуться к жизни, достойной песчаной эфы. Еще надумает, чего доброго, умереть здесь, в горниле бездумного побоища.

Вместо героической смерти принц-разбойник выбирает предательство: он хватает старшего принца за глотку и прижимает лезвие к тонкой, бледной, не знавшей солнца коже. Мальчишке кажется, будто в конце коридора лишь несколько стражников с луками наизготовку и можно попытать счастья: взять в заложники брата, прорваться к своим, дождаться подмоги и победить, горько улыбается Дамело. На самом деле весь муравейник встал на защиту своих тоннелей и подземных камер, своих маток и личинок. Волна за волной рабы его воли текут к крохотному пятачку, на котором чужак хочет убить господина.

Принц-разбойник надеется на человеческие чувства — жажду жизни, жажду власти, жажду золота, жажду, жажду… Он провел десятилетия там, где жажда повелевала всем. Вырос среди тех, кто кочевал под раскаленным солнцем от колодца к колодцу, ища, где напоить скот, а потом уже напиться самим. Откуда принцу знать, что такое истинное, звериное самопожертвование? Он видел только самопожертвование человеческое, а оно всегда конечно. Всегда есть грань, которую не преступят и вернейшие из верных. Всегда есть кровь, золото, почет, за которые можно купить их души.

Но у зверей нет души. Им нечего продавать. Душу им заменяет муравейник, их коллективный разум и не-разум, закрывающий себя живым щитом из легко заменимых тел. Обитатели дворца готовы положить бесчисленное множество солдат, рабочих, самцов и самок, чтобы избавить муравейник от вторжения. Стражники не оставят в живых ни одного бедуина, а самого принца-разбойника спасет только бегство. И то через несколько минут будет поздно. Через несколько минут их опрокинет и втопчет в окровавленные ковры тысяча ног — и ни одна не отдернется, наступив на тело старшего принца. Братья погибнут вместе, одинаково чуждые муравейнику, одинаково опасные.

Дамело никогда не доводилось видеть ни схватки умелых бойцов, ни грязной уличной драки. Он никогда не видел, как плебеи месят друг друга, используя палки, камни, ремни и ножи, но хорошо чуял бешеную, животную ярость, присущую толпе людей. И любому хищнику. Это хищник сожрет его брата, если только принц… нет, уже султан-из-кафеса не воспользуется всем, чему его научила клетка.

Она учила: фавориты ищут повышения, наступая на трупы покровителей.

Она учила: правда — злобная тварь, которая прокладывает путь к свету зубами и когтями, и убивает, чтобы родиться.

Она учила его не доверять никому, предавать первым и находить оправдание в том, что ты умнее.