– Костик, как из больницы вышел, немного не в себе был, – неторопливо говорил Гарик, прищурившись и глядя словно и сквозь меня, и сквозь стены – в прошлое. – Но вроде бы потом пришел в себя. Так тогда казалось. Только это было не так. И в один прекрасный день он сел на поезд и поехал в колонию, где мотал срок тот козел, заказчик. Костя взял с собой кучу разных удостоверений и справок из милиции – ума не приложу, как он сумел все это стащить, – поэтому в колонии ему дали возможность встретиться с заключенным. Костя сказал тамошнему начальству, что нужно провести допрос и выяснить какие‑то дополнительные подробности старых дел... А в комнате для допроса Костя вынул из кармана нож, ну и...

– Понятно, – сказал я.

– Да что тебе понятно?! Тоже мне, понятливый нашелся... – Гарика аж передернуло. – Тот тип не слепой был, он Костика еще в дверях признал, понял, что ему сейчас кишки выпускать будут, да конвоирам на шеи полез... У Костика времени почти и не было, – с сожалением заметил Гарик. – Успел пару раз в ляжку ткнуть. Тот сначала обделался со страху, потом отрубился. Костика скрутили, но потом все выяснилось... И что, спрашивается, делать? Судить человека за то, что тот подонку ляжку порезал? Начальству лагеря тоже не в лом раздувать дело, они же пустили Костика по липовым документам да еще с ножом. Короче, замяли скандал, но Костика отправили лечиться. Нервы успокаивать. А Орлова, у которой сына убили, а Костик этих убийц нашел, предложила ему пожить в ее коттедже. Вроде как сторожем работать, а в то же время подальше от людей, поближе к природе. И он там застрял. Я уж думал, так он там до пенсии и проторчит. Нет, – Гарик вздохнул, то ли радостно, то ли с тревогой. – Вернулся. Будем надеяться, что нервы у него успокоились. И что он больше не рванет в колонию, добивать того козла. А если заметишь что подозрительное в смысле поведения или разговоров – звони мне. Запиши телефон...

Я послушно нацарапал Гариков телефон на обратной стороне салфетки.

– Все, – скомандовал Гарик. – Кончаем этот базар. Объект возвращается из сортира. Имитируем разговор о футболе. Начинай.

– "Спартак", – выпалил я и замолк, потому что Шумов до нашего столика не дошел, а внезапно приземлился за столик соседний, где до его появления мило общались три молодые девушки и один краснорожий лысоватый дядька, живо напомнивший мне Тыквина. Прежде чем кто‑то успел что‑либо сказать или сделать, Шумов достал из кармана красную книжечку и жизнерадостно заявил:

– Отдел общественного питания при ГУВД. Жалобы на обслуживание есть?

Девушки переглянулись, похихикали и сказали, что жалоб нет. Дядька оказался не таким снисходительным к Карабасу и стал что‑то говорить насчет недожаренного бифштекса.

– Есть претензии? – обрадовался Шумов. – Пойдемте, составим акт.

– Какой акт? – замахал руками дядька. – У нас тут совсем другие акты...

– Не хотим акт составлять? – Шумов нахмурился. – А что так, собственно? Составления актов боится только тот, у кого совесть нечиста, это наша милицейская народная мудрость... У вас что, совесть нечиста?

Дядька поспешно заявил, что совесть у него чиста до невозможности, что он честный труженик и вместе с сотрудниками своего планово‑финансового отдела отмечает сдачу квартального отчета.

В ответ на это Шумов подозвал Карабаса и поинтересовался, на какую сумму нагулял в «Антилопе» планово‑финансовый отдел. Карабас немедленно ответил:

– На данный момент – восемьсот сорок три рубля.

– Ничего себе! – сказал Шумов, сурово сводя брови на переносице.