– А... – заикнулся было я, но Шумов железно отрезал:

– Никаких "а", до дому, до хаты!

Я со вздохом поднялся из кресла и заковылял к двери, стараясь вызвать у отставного сыщика жалость. Дохлый номер.

– А если использовать при ходьбе обе ноги? – предложил Шумов, помахивая искусственным членом. – Вероятно, получится быстрее.

В этом козле не было ни жалости, ни сочувствия. Совсем как в ДК.

– Погоди, – сказал Шумов мне в спину. Я застыл: неужели проснулось сочувствие? Черта с два. – Как там в городе? Вообще, я имею в виду? – Шумов очертил руками в воздухе сложную загогулину. – Я же никуда не выхожу, газет не читаю...

– В городе? Хм... – мне почему‑то вспомнился подполковник Лисицын, а точнее, его визит в «Золотую Антилопу». – Недавно банкир один пропал. Московский. Америдис ему фамилия. Все его ищут. А еще...

– Достаточно, – оборвал меня Шумов. – Можно было и не спрашивать. В этом городе ничего не меняется, кроме фамилий пропадающих и погибающих. Правильно я делаю, что сижу за этим забором.

И он вытолкал меня на улицу. Вот скотина.

5

Можно было утешиться тем, что я оставил Шумову свою визитную карточку. Этих карточек наделал всему персоналу «Золотой Антилопы» Карабас. Наверное, считал, что тем самым придаст бару солидности. Солидность осталась на прежнем уровне, а визитки были рассыпаны у меня по разным домам и комнатам. Уходя из коттеджа, я предложил было Шумову свою карточку – на всякий случай, – но тот скривился, будто я потчевал его кислым молоком, и карточку не взял.

Только я не сдался. Я улучил момент, когда Шумов отвлекся, и засунул одну карточку между книг на журнальном столике, а еще несколько исподтишка разбросал на участке, вдоль аккуратной кирпичной дорожки, что вела от коттеджа к воротам наружу. Теперь Шумов не мог меня просто так забыть.

Впрочем, это было мое единственное утешение. Больше мне ничего эта поездка не дала. Кроме невыносимой боли во всем теле, кроме исцарапанного лица и испачканной одежды. Но ехал‑то я не за этим. Ехал‑то я за советом профессионала, за его помощью. А получил? «Соберите конференцию по обмену опытом». Тьфу!

В электричке я пытался дремать, но как только я расслаблялся, то немедленно задевал какую‑нибудь свежую болячку, вздрагивал, скрипел зубами и ерзал, чтобы найти более удобное положение для своего избитого тела. Я его так и не нашел, поэтому не уснул и приехал в город в дико раздраженном состоянии. Раньше мне частенько приходилось убивать время, а теперь время убивало меня – оно стремительно утекало, оставляя от четырех суток все меньше и меньше, а я... А я был все на том же месте. И я не сделал ничего для спасения Тамары. Хуже того – я даже не знал, что могу для этого сделать.

Дома телефон трезвонил как сумасшедший, и я торопливо схватился за трубку в надежде на чудо – быть может, Тамаре все же удалось бежать или ДК чудесным образом узнал обо всем и обо всем договорился...

– Ну и сволочь же ты, Саша, – сказал в трубке женский голос. Отчаяние и злоба звучали весьма натурально, но я никак не мог понять, что плохого я сделал этой женщине. С такими словами обратиться ко мне могла разве что Тамара, но это был не ее голос. Да и Тамара бы выбрала слова покруче.

– Это кто? – осторожно спросил я.

– Ну да, – горько вздохнула женщина. – Ты еще и не узнаешь меня теперь. Это Люба.

Ясности это не прибавило. Любой звали жену Лимонада. Но что такого плохого я сделал этой семье, чем я заслужил «сволочь» вместо «здравствуй» – ума не приложу.