- Да не пугай ты меня, дурак ты эдакий!
- Чего-ж тут так особенно пугаться-то? По Турции ездили, мимо самаго что ни на есть разбойничьяго гнезда проезжали и ничего не случилось, так неужто нас здесь-то Бог не помилует! И наконец, ты видишь, нам на защиту целый взвод жандармов с нами в поезде едет,- разсуждал Николай Иванович.
Но тут они заметили, что к ним подходила вся та монашеская компания, которая сидела с ними за столом. Их сопровождал носильщик, несший чемодан и корзинку с ручкой, из которой выглядывали горлышки бутылок.
LV.
Вот и второй звонок. Супруги Ивановы поспешно сели в вагон и из окна купэ смотрели на платформу. На платформе монахи прощались с седым монахом, облеченным поверх длинной черной рясы в короткое светское пальто, застегнутое на все пуговицы, что при шляпе с широчайшими полями представляло необычайный костюм. Сверх того, у седого монаха через плечо было перекинуто полосатое, синее с красным и желтым, шелковое одеяло. Монахи целовали седого монаха сначала в лицо, потом в плечо и кланялись ему.
Наконец, седой монах в сопровождении носильщика влез в вагон и стал располагаться в купэ супругов.
- Вот и соседа судьба нам послала. С нами ведь поедет,- сказал Николай Иванович.
- Что-ж, это даже лучше, если здесь так опасно ездить... Все-таки, мы будем не одни в купэ,- отвечала Глафира Семеновна.
- Одним-то, может быть, даже лучше,- подмигнул Николай Иванович.
- Отчего?
- А не можешь ты предположить, что этот монах переодетый разбойник?
- Боже мой, что ты говоришь! Ну, зачем-же такия страсти говорить!- воскликнула Глафира Семеновна.- После этого я уж совсем ночью спать не буду.
- Да и я не буду. Какой тут сон!- отвечал супруг.- Ты не смотри, что у него рожа улыбающаяся, а в душе он, может быть, чернее чернаго.
- Брось, Николай... Не пугай! Я уж и так дрожу. И отчего это на французских дорогах ничего такого нет!
А монах уже стоял сзади супругов, у окна, и раскланивался с другими монахами, оставшимися на платформе. С платформы слышалось:
- Bnenas noches, padre! (Доброй ночи, отче).
- Buenas noches...- отвечал старик-монах из вагона.
Но вот раздался третий звонок и поезд медленно тронулся. Монах перекрестился по-католически. Перекрестилась, глядя на него, и Глафира Семеновна по православному и тут-жe заметила:
- Крестится, так какой-же он разбойник.
- Какое странное замечание!- покачал головой супруг.- Уж если разбойник перерядился в монашеское платье, так неужели-же он не перекрестится! Нарочно и крестится.
Супруги стали усаживаться в купа. Монах также поместился напротив супругов у другого окна. Прежде всего он снял шляпу и положил ее в сетку, затем достал из саквояжа молитвенник в черном переплете с золотым крестом. Глафира Семеновна не спускала глаз с монаха.
- Вон и молитвенник у него,- сказала она мужу.- Нет, он не разбойник. Лицо добродушное.
- Все, все может быть для декорации,- послышался ответ.
- Ты нарочно меня пугаешь!- вырвалось у нея, и она отвернулась от мужа.
Монах вынул из кармана табакерку серебряную и красный фуляровый платок. Сначала он основательно высморкался, звонко проиграв носом, как-бы на трубе, основательно сложил платок в комок, потер им под носом и понюхал табаку.
- Здесь еще нюхают,- заметил Николай Иванович, смотря на него.- Нюхают... Тогда как у нас давно уж это баловство исчезло.
- Нет, он не разбойник,- повторила Глафира Семеновна.
Монах, сидя против них, улыбался. Наконец, он протянул Николаю Ивановичу открытую табакерку и сказал по-русски:
- Прошу, господине...
- Как, вы говорите по-русски?- воскликнули сразу супруги.
- Говору мало...- отвечал он, помедлил, как-бы слагая про себя фразу, ткнул себя в грудь пальцами и произнес:- Я будит профессор от славянски языки. |