- Николай... остерегись... Бога ради, остерегись...- заговорила супруга.- Мы едем в разбойничьем гнезде... Ну, что хорошаго, если ты напьешься? Я одна, одна беззащитная... Все туннели и туннели... Поезд идет под землей... А ты будешь пьян.

- Душечка, да ведь аликанте вино столовое, легкое...

- Где-же легкое! У меня уж круги в глазах пошли. И наконец, ничего неизвестно... Может быть, тебя нарочно хотят напоить,- шепнула она мужу.- Может быть, и он в заговоре.

- Полно, матушка. У человека лицо добродушное и даже глупое,- также тихо отвечал он.- Вот, отче, наш русский стакан из Петербурга.

Николай Иванович отыскал в корзинке свой чайный стакан и протянул его монаху. Монах налил ему вина пол-стакана, чокнулся с ним своим серебряным стаканчиком и сказал:

- Буди здрав... Здрав Руссиа!

- Пью за Испанию! Хорошая хересовая страна! За Испанию.

Они еще раз чокнулись и выпили. Монах наливал снова.

- Чувствую, что ты напьешься!- вздыхала Глафира Семеновна.- Чувствую.

- Да нет-же, нет.

- И что это за несчастие такое! Где мы ни едем, где ни бываем - везде для тебя пьянчужка компаньон найдется.

Лицо у монаха залоснилось и нос сделался совсем красный. Монах спрашивал у супругов изумительныя глупости, показывающия его невежество относительно России.

- Цветы... Цветы есте в Петерсборго?

- Да само собой есть, отче! Как-же не быть-то? Есть цветы. Много, много цветов... Зимой мороз, а летом цветы. И цветы есть, и всякия ягоды есть,- отвечал Николай Иванович.- Как-же вы это не знаете, что есть в России? А еще ученый! У нас каждый гимназист знает, что есть в Испании. Ах, ты, отче!

И он уж хлопнул монаха дружески по плечу. Вино сблизило их. Монах не унимался и разспрашивал:

- И яблоки есте в Руссиа?

- Все есть, отец! И яблоки есть, и груши, и сливы. Ведь Россия велика. В Петербурге чего не растет, то в других губерниях растет. Виноград есть, вино виноградное отличное есть, и даже апельсины и лимоны на Кавказе, говорят, растут,- отвечал Николай Иванович.- Апельсины есть. Понял? Апельсины.

Он уж говорил ему "ты".

- Апельсин... Это оранж... Портогало... Наранха?- спросил монах.

- Сси... Сси... падре... Портогало... отвечала Глафира Семеновна, знавшая это слово.

- Апель-син... Сси... Сси...- дивился монах и качал головой.

Бутылка была пуста. Монах вытащил табакерку и стал заряжать нос табаком. Его долила дремота. Он сидел и клевал носом. Открыл было он молитвенник, посмотрел в него и опять закрыл, два раза зевнув. Затем, он прислонился к уголку сиденья и стал слегка сопеть и посвистывать носом. Дремал и Николай Иванович.

- Не спи, Николай... Удержись немножко. Дай опасное-то место проехать. Ведь и монах не отрицает, что здесь в горах есть разбойники,- говорила мужу Глафира Семеновна.

- Ну, есть, есть... А разве посмеют они напасть на наш поезд, если с нами столько жандармов едет?- был ответ.- Будь покойна, никогда не нападут. А если я усну, ты меня всегда разбудить можешь. Я не лягу... Я буду сидя... Я даже вон на ту скамейку к монаху пересяду, а ты растянись на этой свободной скамейке.

Николай Иванович пересел.

Станция. Поезд остановился. Кондукторы бегали по платформе и кричали ея название:

- Бривиезка! Бривиезка!

Дверь распахнулась и закутанные в шерстяные шарфы блузники в красных колпаках внесли в купэ металлическия грелки, наполненныя кипятком, и положили их под скамейки.

- Холодно будет... Гора... Горы...- сказал монах, проснувшись, и спросил Глафиру Семеновну:- Мадрид?

- В Мадрид, в Мадрид едем...

- Сси...

Монах снова закрыл глаза.

Поезд снова тронулся. Глафира Семеновна закуталась в шаль, положила подушку и стала укладываться на диван.

- Ну, а ты не смей укладываться... Спи, сидя, чтоб быть всегда наготове.