- Добри друг... Ни не плакай... Я хочу сказать... Е раз-бой-ник? Как жена ваша... мадам в раз-бой-ник?

- Что? Жену украли разбойники? И это возможно Боже мой! Да что-же это!

Николай Иванович вскочил с места и вытянулся во весь рост, закрыв ладонью влажные глаза. Монах закрыл записную книжку и проговорил, отложив ее в сторону:

- Тогда нет телеграмм... Надо жандарм...

Николай Иванович всплеснул руками и воскликнул:

- Но неужели-же мы так крепко спали, что не слыхали, как в купэ влезли разбойники и взяли женщину? Нет! Этого не может быть.

Он отрицательно потряс головой. Монах посмотрел на него пристально и, тыкая указательным пальцем в грудь сначала его, потом себя, произнес:

- Ты был пьян... Я был пьян... Раз-бойник пришла и...

- Невозможно этому быть. Она-бы закричала и мы тотчас-же проснулись-бы... Вы не.знаете, падре, какой у нея голос... Она закричит, так мертвый проснется.

- А я сплу... Я сплу при музик... Я сплу при пение... Я сплу...

Монах махнул рукой.

- Да я-то проснулся-бы, падре. Впрочем, разве одно: она вышла из вагона на платформу, а ее там на платформе разбойники схватили. Там... Вы понимаете?

Говоря это, Николай Иванович делал пояснительные жесты.

- Сси, сси...- кивнул ему монах и прибавил:- Телеграмм есте... Надо статион... Надо говорит с жандарм...

- Умоляю вас, падре, умоляю: поговорите, похлопочите... Ах, помоги-то Бог, чтобы это как-нибудь благополучно устроилось!

Монах торжественно указал на потолок купэ, то-есть на небо. Николай Иванович через минуту спросил дрожащим голосом монаха:

- А если она, падре, в плену у разбойников и ее выкупать придется... Я про жену... Сколько за нее разбойники денег запросят? Ведь, поди, страсть что заломят!

Монах не понял и смотрел на него вопросительными глазами. Тот стал пояснять:

- Сколько денег... динеро... аржан... Комбьян динеро пур ма фам?..

- А! сси... сси... Динеро... Денга... Сси... Жена... Диесет тысяча... Двадесять тысячи... Я не знай.

Монах развел руками.

- О, Господи! Да где-же я такия деньги возьму! Несчастие!- схватился за голову Николай Иванович.

Поезд убавлял ход и приближался к станции. Монах отворил окно и выглянул в него.

- А ля Квинес...- произнес он название станции.

- Хлопочите, падре... Пожалуйста хлопочите на станции... Телеграммы... жандармы... Вот деньги на телеграммы... Ах, дай-то Боже! Помоги Господи!- говорил Николай Иванович и совал монаху золотой.

Поезд остановился. Они выскочили из вагона на платформу в станционный дом, но по дороге остановили марширующих, как и всегда, мимо поездов жандармов, и монах обратился к ним с вопросом на испанском языке. Те слушали и удивленно покачивали головами в треуголках.

- Нет раз-бой-ник... Но...- обратился монах к Николаю Ивановичу.

- Ну, слава Богу! Тогда, значит, она на какой-нибудь станции осталась, пока мы спали,- несколько радостным голосом проговорил Николай Иванович.

Вдруг сзади их послышался лязг разбитаго стекла, упавшаго на камень, и раздался женский голос, кричавший по-русски:

- Отоприте мне! Выпустите меня пожалуйста! Что-же это такое! Ведь это безобразие! Я два часа здесь сижу!

Они быстро обернулись и в окне вагона из-за разбитаго матоваго стекла с остатками надписи "Toilette" увидали Глафиру Семеновну с бледным заплаканным лицом.

- Глаша! Голубушка!- закричал Николай Иванович и бросился к жене.

Монах последовал за ним.

LIX.

Монах схватился за ручку двери, ведущей в туалетное отделение, где была заключена Глафира Семеновна, но дверь была заперта на ключ.