Супруга молчала. Ей было не до того. Она была слишком возмущена своим двухчасовым одиночным заключением в туалетном отделении.

Николай Иванович обратился о костюмах с вопросом к монаху, который только-что кончил утреннюю молитву, которую читал по книге. Монах внимательно вслушивался в русскую речь, отложив молитвенник в сторону, но предлагаемаго ему вопроса не понял и смотрел вопросительными глазами.

- Испанские костюмы... Костюм эспаньоль... Где они?- повторил Николай Иванович.

Монах развел руками и заговорил что-то, мешая русския и испанския слова, но что именно - Николай Иванович не понял. Супруга пояснила мужу:

- Слышишь, он упоминает Гренаду и Севилью?.. Значит там.

- А Мадрид? Зачем-же мы едем в Мадрид?

- Да ведь Мадрид столица, главный город. Как-же путешествовать по Испании и не видать столицы! Погоди. Увидим, может быть, и в Мадриде испанские костюмы. Хорошие костюмы всякий носит по праздникам, а сегодня будни. Захотел ты хорошие костюмы в будни, при работе!

Поезд побывал на станции Аревало и понесся дальше. Проезжали по равнине среди гор. Попадались необозримыя вспаханныя поля. Кое-где пахали плугами на паре волов. Монах указал на видневшуюся вдали цепь гор и сказал:

- Сиерра Авиля.

Он достал из корзинки белый хлеб, банку соленых оливок и бутылку вина и стал предлагать все это супругам. Глафира Семеновна отказалась. Николай Иванович, указывая на оливки, воскликнул: "Вот она настоящая-то еда!" и стал есть их вместе с монахом.

Промелькнули станции Аданеро, Велайос. Вспаханныя поля исчезли и шла дикая местность, усеянная громадными каменьями, среди которых то там, то сям росли жалкия сосны. Местность до того была изрыта и загромождена каменьями, что казалось, что как будто-бы сейчас только произошло извержение вулкана или была произведена целая сотня хороших динамитных взрывов. Виды были печальные, угнетающие душу. Показались новыя горы, серо-фиолетовыя. Монах указал и на них и сказал:

- Самосиерра... Бедна земля... Бедны люди...

Пробежали станцию Мингория и дикость местности сделалась еще ужаснее. Проезжали пространства, представляющия их себя какой-то хаос из нагроможденных друг на друга скал с самой жалкой хвойной растительностью. Жилья было совсем не видать. Монах посмотрел на часы и сказал:

- Авила... Фонда... Хороша фонда.

При слове фонда он блаженно улыбнулся и прибавил:

- Кафе пить будем. Сси? Хороша кафе... Дессаюно... Как дессаюно на русски? Дессаюно...- вспоминал он и, тронув себя по лбу пальцем, проговорил:- Зав-трак, зав-трак... Сси?

- Завтрак... Завтрак...- поддакнул ему Николай Иванович.

Монах вдруг спросил его:

- Ви русски лубит лук?

- Еще-бы! Первое удовольствие.

- Можно кушать здесь лук с фарш. Хорошо... Ох, хорошо!

Монах даже закрыл глаза от удовольствия.

Поезд убавлял ход. Подезжали к станции Авиля.

LX.

Было 8 часов утра. В Авиле пили утренний кофе. Станционные лакеи, очевидно, недавно только проснувшиеся, с немытыми лоснящимися лицами, заспанными глазами и в туфлях, надетых на босую ногу, наливали в большия чашки из жестяных кофейников кофе, смешанный уже с молоком, и клали около каждой чашки по сдобной булке в виде толстой палочки. Лысый хозяин буфета в очках и с папироской в зубах ходил с медной чашечкой и собирал с потребителей деньги. На отдельном столике над керосиновыми грелками что-то разогревалось на металлических тарелках. Это были фаршированныя мясом громадныя луковицы, о которых мечтал монах, еще только подезжая к станции Авиля. Монах тотчас-же набросился на них и взял себе на тарелку три штуки. Взял и Николай Иванович одну луковицу, говоря жене:

- Наконец-то добрались до чего-то настоящаго испанистаго.

Сидя рядом с Глафирой Семеновной, монах с каким-то зверским аппетитом ел луковицы, одолел две из них, третью завернул в бумагу, спрятал в карман рясы и стал пить кофе.