|
Позвали кондуктора и потребовали, чтобы он отворил, но ключ оказался у обер-кондуктора. Обер-кондуктор был в венте, где продают вино, и, очевидно, опохмелялся там хересом, не взирая на раннее утро. За ним послали в венту, но он не шел. Монах побежал за ним сам.
А Николай Иванович стоял около окна с разбитым стеклом, за которым виднелась раздраженная Глафира Семеновна и говорила: - Это черти, а не люди! Дьяволы какие-то! И зачем он меня запер? Запер и забыл. Ведь я здесь в духоте часа два сижу. Не запри он меня на ключ, я давным давно-бы уж вышла. Ведь две станции мы проехали, две остановки были. Я стучала, стучала, но никто не слыхал, а окно не отворяется, чтобы можно было крикнуть в открытое окно. Наконец, уж я решилась разбить стекло на этой станции. Николай Иванович слушал и бормотал: - Слава Богу, душечка, слава Богу, что, наконец-то, ты догадалась разбить. А я уж думал, что тебя монахи похитили... То бишь, разбойники... Просыпаюсь - вижу, тебя нет. Сердце у меня так и оборвалось. Бужу монаха... Толкуем, разговариваем. Думаю: или на станции осталась, не успев сесть в вагон, или разбойники похитили. И представь себе: монах подтверждает насчет разбойников... Ведь мы сейчас шли телеграфировать но станциям, что вот так и так... В это время вдали показались монах и обер-кондуктор. Монах тащил обер-кондуктора за плащ. Туалетное купэ, наконец, отворено Глафира Семеновна выскакивает из купэ, ругая кондуктора пьяницей, подлецом, мерзавцем и хочет пересесть в свое купэ, но обер-кондуктор ее останавливает и требует деньги за разбитое стекло. Вступается монах и уж начинается перебранка на испанском языке. Приходит начальник станции и приглашает супругов в контору, очевидно, для составления протокола. Жандармы стоят наготове, чтобы сопровождать их. Николай Иванович плюет, машет рукой и расплачивается за разбитое стекло. Начальник станции тотчас-же ударяет в ладоши. Раздается звонок. Обер-кондуктор дает дребезжащий свисток. Кондукторы захлопывают двери "берлин", то-есть купэ, и поезд тихо трогается. - Десять франков за разбитое стекло!- негодует Глафира Семеновна, сидя рядом с мужем.- Сами виноваты, что я разбила его, и вдруг десять франков! - Брось, душечка. Ну, его к чорту это стекло. Уж я рад радешенек, что нашлась-то ты,- перебивает муж.- Вот поблагодари падре за хлопоты о тебе. Он так близко принял к сердцу все это происшествие. Глафира Семеновна протянула монаху руку и проговорила: - Мерси.. Благодарю вас... - Надо будет угостить его, когда приедем на большую станцию,- продолжал Николай Иванович - Он так любит пить и есть. - Утром-то? Да кто-жe по утрам угощает!- воскликнула супруга.- Ведь теперь только еще седьмой час. Поезд несся к Аревало, когда-то резиденции королевы Изабеллы Католической, короля Карла V и четырех Филиппов. Город Аревало лежит уже в провинции Новой Кастилии. Направо и налево местность унылая, монотонная, плохо возделанная. Изредка попадаются редкия, сосновыя рощицы, изредка виднеются деревушки с полуразвалившимися серыми домиками. Кресты и статуи Мадонн под навесами повсюду, по церквей мало. Заметно потеплело. Солнце светило ярко и лучи его, хоть и осенние, были теплы и живительны. Виднелись стада овец, ощипывающия скудную траву и желтый лист каких-то кустарников. Есть стада и крупнаго рогатаго скота. Крестьяне и крестьянки уже вышли на работу, но на всех городские костюмы: пиджаки и фуражки, а женщины в темных ситцевых платьях с головами, покрытыми ситцевыми платками, как и наши деревенския бабы. Николай Иеванович смотрел, смотрел на эти картины и чуть-ли не в десятый раз воскликнул: - Но где-же испанские-то костюмы? Ведь уж мы теперь в самом центре Испании, а я ничего испанскаго не вижу. Даже нищие музыканты и те играют не на гитарах, а на гармониях. Глаша, что-бы это значило? Супруга молчала. Ей было не до того. Она была слишком возмущена своим двухчасовым одиночным заключением в туалетном отделении. |
