Поезд снова помчался. Глафира Семеновна заглянула в путеводитель и сказала:

- До Мадрида остались только две станции: Виляльба и Поцуэло.

В Виляльбе монах купил тарелку винограду и сел, поделившись, впрочем, с Глафирой Семеновной Виляльба станция узловая. Около нея дорогу пересекает другая железная дорога.

Тотчас-же после Виляльбы стали переезжать железный мост через довольно большую реку. Монах указал на нее и сказал:

- Рио Гвадаррама...

На реке с моста виднелись барки. Пыхтел маленький буксирный пароходик, тащивший плоты мелкаго леса. Местность становилась веселее. На берегах реки копошились люди. Вдали вырисовывалась белая готическая церковь, окруженная садом с вечно зелено-серыми оливковыми деревьями. Перебежали мост и неслись мимо кладбища, затем показалась фабрика с высокой трубой.

Вот и последняя станция перед Мадридом - Доцуэло. Это дачное место мадридцев. Сюда переезжают они в жаркие летние дни. Много зелени. Пожелтевший лист виднеется уже реже. В садах беленьких дачных домиков с умышленно маленькими окнами, прикрытыми решетчатыми шторами, растут рогатыя агавы, из-за плитных заборов выглядывают лопастые кактусы.

- До Мадрида только семь километров осталось,- сказала Глафира Семеновна, справившись в путеводителе, закрыла книгу и стала связывать свои пожитки, когда поезд тронулся.

- Падре...- обратился Николай Иванович к монаху.- ехали мы, ехали с вами, и ни вы не знаете, как меня зовут, ни я вас... Вот вам моя карточка и позвольте вашу, если у вас есть. Все-таки будет воспоминание.

И он подал свою карточку. Монах надел пенснэ на нос и довольно бойко прочитал сначала по-русски, а потом по-французски:

- Николай Иванович Иванов... Николя Иванов, де Сант Петербург,- и сказал про себя, дотронувшись рукой до груди:- Я есмь Хозе Алварец. Карты нет... - развел он руками, достал свою записную книжку, вырвал листок и написал на нем по-русски "Хозе Алварец", но без буквы "".

Николай Иванович взял листок бумажки и они потрясли друг другу руки.

Через минуту монах указал в открытое окно и проговорил:

- Мадрид...

Супруги подошли к окну. Открывалась панорама вниз, в котловину. Виднелись куполы церквей, башни, черепичныя крыши.

Еще несколько минут и поезд стал тихо везжать под стеклянный станционный навес Мадрида.

Монах прощался с Глафирой Семеновной и сказал:

- Адье... Будь здрава, сеньора Иванов. С Богом...

LXI.

На вокзале отец Хозе Алварец тотчас-же кликнул носильщиков для себя и супругов Ивановых и разсказал, чтобы последних посадили в омнибус и отвезли в Hôtel de la Paix. Любезность монаха простерлась настолько, что он даже разсказал супругам, сколько нужно заплатить носильщику по существующей таксе.

И вот носильщик повел супругов к выходу. Вокзал Мадрида не отличался чистотой от других железнодорожных станций, мимо которых проезжали супруги. И здесь пол давно не видал метлы и был буквально усеян окурками папирос, сигар, фруктовой кожурой, луковыми перьями и даже яичной скорлупой. На станции было много праздной публики из простого класса, по большей части мужчин в пиджаках, фуражках и фетровых шляпах с широкими полями. Белыя сорочки отсутствовали. Мужчины эти буквально ничего не делали. Они стояли группами, прислонясь спиной к стенам и решеткам, курили, пили воду из глиняных кувшинов девочек-продавальщиц и ели из корзин продавцов закусок и фруктов. Лень так и вырисовывалась во всех их фигурах. Все это были рослые, смуглые здоровяки в черных усах и бакенбардах, с давно небритыми подбородками.

Супругам Ивановым пришлось пройти сквозь цепь железнодорожных служащих, которые отобрали у них проездные билеты, затем сквозь цепь таможенных солдат, потрогавших для проформы их багаж и спросивших, не везут-ли супруги чай, табак, спирт.