Звонили к вечерне, когда подехали супруги. На паперти множество нищих.

Когда супруги начали осматривать резныя двери на паперти, к ним подскочил нищий в кожаных сандалиях, с бородой, в которой запутались луковыя перья, и усердно стал разсказывать что то по-испански, тыкая в резныя фигуры дверей, при чем несколько раз крестился ладонью. Ему дали медную монету, чтоб он отстал, но он не отставал.

- Как от него чесноком и луком несет!- заметила Глафира Семеновна, морщась.- Алле, алле...- махала она ему рукой.

Это увидал сторож в зеленом сюртуке с синим кантом и нашивками на рукавах, оттолкнул нищаго ударом в грудь и, показав ему кулак, сам пошел за супругами, бормоча что-то по-испански. Он распахнул перед супругами занавеску и стал приглашать их войти в храм.

Храм, не представляющий собой ничего величественнаго снаружи, поражал своей роскошью и великолепием внутри. Художественныя мраморныя изваяния святых, изображения Мадонны на полотнах заставляли останавливаться перед ними подолгу. Сторож трещал без умолку, но что он говорил, супруги, разумеется, не понимали. Живопись на оконных стеклах также была в высшей степени художественна. Храм имел семь алтарей. Перед одним из них шла служба. Служили три священника, окруженные мальчиками в белых и красных стихарях, но молящихся в храме почти совсем не было. Кое-где стояли на коленях женщины с молитвенниками в руках, по большей части старухи. Исповедальныя будочки также были пусты. Если сравнить число молящихся в храме с числом нищих на паперти - последних было вдвое больше.

- Вот тебе и хваленая испанская набожность!- пробормотал Николай Иванович.- А ведь сегодня канун воскресенья. Между тем, даже в стихах, которые я тебе читал, плакать на исповеди причисляется к блаженству испанки.

"Издавна твердят испанки:

В кастаньеты..."

- Знаю, знаю... Слышала...- перебила его Глафира Семеновна.- Все это ничего не доказывает. Сегодня будни. Вот завтра, в воскресенье, походим по церквам... походим с утра, во время обеден, тогда, я уверена, дело другое будет. Богомольцев будет много. Ну, что-ж, домой? Ведь уж пора обедать.

- Пожалуй, поедем.

Они направились к выходу. Сторож протянул руку в виде пригоршни.

- Да мы, братец ты мой, все равно не поняли ничего из твоих разговоров. Впрочем, на, возьми себе на лук и чеснок,- сказал ему Николай Иванович и подал мелкую серебряную монету.

Сторож подбросил монетку на ладони и прищелкнул языком, сделав жалкую рожу.

- Мало? Ах, ты подлец! Ведь вот если-бы разсказывал нам по-русски - дело другое-бы было, а то мы ничего не поняли, что ты стрекотал. Ну, вот... возьми еще монетку. Та пусть будет тебе на лук, а эта на чеснок. Ведь и от этого до невозможности разит луком и чесноком,- сказал супруг Глафире Семеновне.

- Ужасти!- отвечала та.

Получив вторую монетку, сторож кивнул головой и поблагодарил, сказав:

- Грасзиас, кабалеро.

Супруги садились в экипаж. Их окружила толпа нищих и нараспев выпрашивала подаяния. Некоторые из нищих буквально загородили дорогу, став перед мордой мула. Извозчик ругался и гнал нищих, но они не отходили. Николай Иванович прибегнул к хитрости и, вынув несколько медных монет, кинул их на мостовую. Нищие бросились поднимать монеты. Экипаж тронулся.

Извозчик обернулся на козлах и, очевидно, спрашивал, куда ехать.

- Домой, домой...- кивала ему Глафира Семеновна.- Как по-испански домой?- спросила она мужа.

- Домой! я вот сейчас справлюсь,- отвечал тот и полез в карман за словарем.

- Не надо, не надо! Я думала, что у тебя выписка есть. Пуэрто дель Соль!- крикнула она название площади, на которой была их гостинница.

LXXII.

Часы на доме министерства внутренних дел, стоящем на площади Puerta del Sol, показывали половину седьмого, когда супруги подехали к гостиннице.