Николая Ивановича несколько покоробило, но он сдержал себя и спросил, где они сядут.

- Мы заказали стол на пять приборов, но теперь нужно прибавить еще два,- отвечал Оглотков.- Вот этот стол мы займем. После гордевра нам подадут устрицы...

- Боже избави! Жена не ест!- махнул рукой Николай Иванович.

- И я не люблю их, и жена моя тоже не любит, но так надо для тона. Нельзя без устриц Уж как-нибудь по одной-то штучке седим с горчицей. С горчицей я кое-как могу... Это я называю а ля рюсс. чтобы не стыдно было перед другими.

- Нет, уж жена моя и с горчицей не станет есть Я-то как-нибудь проглочу штучку с коньячишком. Только перед завтраком непременно потребуем коньяку... Вместо водки.

- Пожалуй... Это здесь не принято, коньяк пьют после завтрака, по при американце можно. Они пьют и до завтрака, и после завтрака. Это мы назовем рюсс-америкен. Да и турок во всякое время коньяк пьет. Вчера в Казино даже во время концерта классической музыки пил. Экуте!- крикнул Оглотков метрдотеля и стал ему заказывать на стол еще два прибора.

Глафира Семеновна, между тем, сидела на маленькой козетке с мадам Оглотковой, и та ей говорила:

- Я слышала от моего мужа, что у вас, душечка, сегодня на Пляже был полный триумф. Как это приятно, что наша русская дама... А то все испапки и француженки отличаются. Муж мне разсказывал, что с вас сняли пять-шесть фотографий...

- Да... Он говорил мне, что какой-то лорд...- гордо отвечала Глафира Семеновна.

- Нет, больше, больше. Не один лорд, а несколько. Муж мой видел, как с вас снимали,- разсказывала Оглоткова и тут-же прибавила:- С меня тоже много фотографий снято. С меня снял даже один немецкий владетельный принц... Он наш знакомый... Снял, и я теперь у него в альбоме.

- Очень может быть, и с меня этот принц снял, -заметила Глафира Семеновна.

- Нет, нет. Его сегодня утром на иилаже не было.

- Но ваш-же муж мне говорил что-то про принца.

- Нет, нет, что-нибудь не так... Он был на сеансе у скульптора. С него бюст его лепят. С меня тоже этот скульптор бюст лепит. Вот по сих пор... Из глины.

- Надо будет и мне заказать...- сказала Глафира Семеновна.

- Непременно, душечка, закажите. Это стоит двести франков... У него вся аристократия... Вся, вся!.. Княгиню Боснийскую вы знаете?

- Слышала.

- Вот и она.

А к Глафире Семеновне Оглотков уже подводил итальянскаго баритона и говорил:

- Вот, мадам Иванова, позвольте вам представить нашего знаменитаго певца Марковини.

Итальянец поклонился, пожал руку, протянутую ему Глафирой Семеновной, и долго, долго говорил перед ней что-то по-итальянски.

- О, как он поет! Боже мой, как он поет, если-бы вы слышали!- закатывала под лоб глаза мадам Оглоткова.- Его голос, как бархат!..

XXXVI.

Скоро появился и турок из египетскаго посольства. Это был жирный мужчина небольшого роста, с сильно нафабренными и толстыми усами, в визитке, с множеством брелоков на часовой цепочке, с бриллиантовым перстнем на пальце и в красной феске. Оглотков и его подвел к Глафире Семеновне. Турок, хоть и несколько на ломанном языке, но заговорил по-русски.

- Любовался сегодня вами, любовался .- сказал он.- Любовался до самаго большого улыбка, так было хорошо, когда вы, мадам, купались.

- Но я не понимаю, что тут такого хорошаго...- улыбнулась Глафира Семеновна.- Я купалась самым обыкновенным манером.

- О, мадам, вы совсем особеннаго женщина. Вы безстрашнаго женщина...

Турка Оглотков повел к Николаю Ивановичу.- Наш соотечественник, известный коммерсант из Петербурга - мосье Иванов,- сказал Оглотков.- Аташе египетскаго посольства,- указал он на турка.

Турок назвал себя.

Николай Иванович посмотрел на него пристально и спросил:

- Лицо мне ваше знакомо.