Турок, евший в это время фрикасе из баранины, отер усы салфеткой и отвечал:

- Мустафа Иваныч на всякаго слово откликаться будет. Пусть приятнаго дама чортом его назовет - он и то откликаться будет. Мустафа Иваныч перваго дамскаго кавалер. И вот сейчас Мустафа Иваныч покажет дамам самаго лучшаго бирюза.

Он полез в жилетный карман, вытащил оттуда что-то завернутое в бумажки, развернул и подал дамам на тарелке в самом деле великолепную крупную бирюзу.

- Ах, какая прелесть!- закричала мадам Оглоткова.- Какой цвет небесный! Ведь это-же восторг, что такое!

Николай Иванович наклонился к турку через стол и проговорил;

- Вот мне помнится, что и тогда в Москве вы бирюзой торговали. Коврами и бирюзой.

Турок опять отрицательно потряс головой и сказал;

- Фуй, фуй... Нет... Никогда я с бирюзой не торговал. Я - аташе.

- Мне-же, мне вот так точно, как сейчас из кармана вынимали и показывали.

- Ни-ни... Я аташе.

- Ну, аташе, так аташе. Выпьем, господин аташе, еще коньячку по рюмашечке. Вот и мосье Оглотков с нами выпьет,- предложил турку Николай Иванович.

- Выпить могу. Мустафа-бей выпить не дурак,- отвечал турок.

- Все, все выпьем... И господин американец с нами, и господин синьор Марковини...- подхватил Оглотков.- А уж потом перейдем на шампанское... Мистер Гаррисон! Есс?- отнесся он к американцу и показал на бутылку.

- О, есс...- кивнул тот, улыбнулся и оскалил зубы.

- Синьор Марковини тоже есс?- спросил Оглотков, протягивая к его рюмке бутылку.

Тот сделал отрицательный жест рукой и сказал по-французски:

- Жамэ.

При этом он указал рукой на горло.

Остальная мужская компания выпила по рюмке коньяку.

- Николай Иваныч, ты насчет коньяку-то не очень... А то уж и обрадовался!- заметила мужу Глафира Семеновна.

XXXVII.

Подали шампанское. Мужчины, заложившие перед шампанским хороший фундамент коньяком, изрядно подпили. Дамы тоже пили и развеселились. Глафира Семеновна, не любившая вина, увлекалась примером мадам Оглотковой, которая пила шампанское почти наравне с мужчинами, тоже чокалась с подсевшими к ней турком и итальянцем и в голове ея зашумело. Американец пил шампанское, прибавляя к нему коньяку, и говорил, что это по-американски.

- Нон, мосье, се а ля рюсс,- отвечал ему Николай Иванович и, пользуясь случаем, что жена, увлекшаяся итальянским певцом, напевавшим ей какия-то любезности, не следит за ним, делал то-же самое.

- Зачем вы его зовете мосье? Он не мосье, а мистер,- замечал соотечественнику Оглотков.

- Ну, мистер, так мистер. Выпьем, мистер! Заатлантический друг! Так?

И Николай Иванович протянул американцу через стол руку.

- Рюсс и америкен - ами,- поддакнул Оглотков.- Есс? Говорите ему почаще - есс, тогда ему понятнее будет,- советовал он.

Американец отвечал по-английски и сказал что-то в роде речи, поднял бокал, поклонился сначала дамам, а потом Оглоткову и Николаю Ивановичу и стал чокаться.

Так они разговаривали и не скучали.

- Удивительно, как хорошо все понимает, нужды нет, что не говорит по-русски,- хвалил Николаю Ивановичу американца Оглотков.- Ведь это он пил сейчас за здоровье русских. А как он, шельмец, на велосипеде ездит - изумительно! Вот после завтрака попросим показать нам некоторыя штуки здесь на дворе.

- Да он не акробат-ли?

- Чистейший американский аристократ. Там у них в Америке нет родовой аристократии, есть аристократия денежная, но все-таки он аристократ.