Не скучала и Глафира Семеновна, слушавшая речи певца на непонятном ей итальянском языке. Она сидела и улыбалась.

- Это ведь он про красота русскаго дам говорит,- заметил ей турок.

- Знаю, знаю. Я только не говорю по-итальянски, но все понимаю,- отвечала та.- Ведь мы с мужем были в Италии, на Везувий даже взбирались. Скажите, Мустафа Иваныч, вы из Египта?- спросила она турка.

- Из Египта, мадам.

- Хорошо там?

- Каир в Египет - все равно, что Париж. Такого-же магазины, такого-же моды. Телеграф, телефон, трамвай, железная дорога - все есть.

- А люди больше черные?- допытывалась Глафира Семеновна.

- Всякаго люди есть. Чернаго люди, белаго люди, полубелаго люди. Хорошаго театр есть, опера есть, кафешантан есть. Он был там,- указал турок на певца.- Был и пел.

- Да что вы!

- В Каире был, синьор? Каиро? By заве зете а Каир?

- Си...- отвечал певец, кивая.

- Видите, был...

Завтракать на всех столах уже кончили, а Николай Иванович и Оглотков все еще сидели с своей компанией и пили шампанское. Лицо у американца сделалось малиновое и глаза выпучились. У Оглоткова и Николая Ивановича заплетались языки. Дамы стали просить, чтобы певец спел им что-нибудь. Он не ломался, перешел в смежную с столовой гостиную, где стояло пьянино, и запел арию тореадора из "Кармен", сам себе аккомпанируя. Дамы стояли сзади его и слушали. В гостиную перешли и все мужчины, куда им подали кофе и ликеры.

Когда певец кончил, раздались аплодисменты.

- Браво, браво!- закричал во все горло Николай Иванович.

Глафира Семеновна обернулась к нему и, увидав его остолбенелые глаза, сказала:

- Да ты совсем пьян!

- Я? Ни в одном глазе,- отвечал супруг заплетающимся языком.

- Не может человек, чтоб не нализаться!

- Позволь... Да ведь все пили поровну. Вон мистер американец-то уж до того выпучил глаза, что стал похож на филина.

- До мистера мне дела нет, а ты пьян,- гневалась супруга.

- Мадам, мадам Иванов, бросьте... Сетасе...- подошел к ней покачиваясь Оглотков.- Ведь пили в компании знаменитостей. Лесе.

- Да ведь и сама ты, душечка, пила с нами,- попробовал заметить Николай Иванович.- Сама-же ты меня...

- Молчите. Уж только потому прощаю, что действительно сама привела вас сюда. Но больше у меня не сметь пить!

- Кофейку... Только кофейку.

Глафира Семеновна обернулась к певцу, запевшему какой-то романс, а муж за ея спиной уж пил бенедиктин, чокаясь с американцем.

Пение кончилось. Оглотков стал просить американца показать какие-нибудь фокусы езды на велосипеде.

- Велосипед... Велосипед... Монтре келькшоз, мистер Гаррисон...- говорил Оглотков.

- О, есс...- утвердительно отвечал американец, но уж он был на столько пьян, что стоял, разставя ноги для равновесия.

- Так на велодром, господа, на велодром!.. Там лучше,- воскликнул Оглотков.- Я пошлю за экипажами. Мы поедем сейчас кататься, освежимся, заедем на велодром и там мистер Гаррисон покажет нам высшую точку... Есс, мистер Гаррисон?

- О, есс...

Минут через пять к подезду отеля были поданы две четырехместныя коляски и в них садилась компания. Дамы и певец сели в одну коляску, Николай Иванович, американец и Оглотков в другую. Турок не сел. Он сказал, что пойдет в манеж, возьмет себе лошадь и приедет на велодром верхом.

Поехали на Côte des Basques - восхитительную местность, откуда через залив, как-бы сквозь дымку, виднелись фиолетовыя очертания гор Испании. Николай Иванович, сидя в коляске, клевал носом.

- Мосье Иванов... Вы спите...- толкнул его локтем Оглотков.

- Ни в одном глазе...

- Ну, то-то. Лучше перемогаться... Ведь в высшем кругу это не полагается, чтобы в коляске... Меня самого клонит ко сну, но я бодрюсь...

- Не понимаю только, какого чорта мы поехали,- проговорил Николай Иванович.