Оглоткова в это время подошла к Глафире Семеновне.

- Неужели, душечка, это настоящий принц?- спросила ее Глафира Семеновна.

- Настоящий. У его отца даже войско, говорят, есть.

- Молодой, а какой некрасивый. Плешивый и даже криворотый. Или, может быть, он нарочно, для тона, так кривит рот?

- Бог его знает. Но у него рот всегда почему-то на сторону... На сторону и открыт...

- Должно быть для тону. Он что-же это в таком костюме? Он на гимнастику шел?

- Да... да... Он развивает все это... Большой любитель... Да и лечится. Видите, какой тощий... У него ни здесь, ни тут.

Мадам Оглоткова тронула себя за грудь и за бедра.

- Послушайте, душечка,- обратилась к ней Глафира Семеновна, вся сияя от восторга.- Но неужели я была так интересна, когда купалась, что все мне говорят комплименты? Даже принц, настоящий немецкий принц и тот...

- Мужчины...- пожала плечами Оглоткова.- Они это любят. Да вы и на самом деле были очень кокетливо одеты, когда купались. Ну, и в первый раз... Наконец, мы с мужем раззвонили. Ведь вы наша соотечественница... тоже русская.

- Вы не шутите, что это настоящий принц?

- Да нет-же, нет.

"Непременно заставлю мужа написать нашим знакомым в Петербург, что вот так и так... Принц, настоящий немецкий принц... Да и сама напишу одной своей знакомой... Пусть-ка она там царапается от зависти",- подумала Глафира Семеновна и самодовольно закусила губу.

А итальянский певец, стянув у щиколок концы брюк резинками, уже ездил по велодрому на велосипеде, выделывая вензеля. Он оказался таким-же хорошим велосипедистом, как и певцом. Американец-же, настоящий велосипедист, про котораго шла молва, что он из Мадрида в Биарриц на велосипеде приехал, не показывался. Наконец, из киоска, где продают шипучую воду, пришел Оглотков и сказал про американца:

- Пьян... Не может ехать на велосипеде. Пьет содовую воду. Может быть отопьется, но не скоро. У него до сих пор еще глаза, как у рака.

- Ты не безпокой мистера Гаррисона! Не надо нам его велосипедной езды,- сказала мадам Оглоткова мужу.- Вот перед нами велосипедный ездок,- указала она на итальянскаго певца.

- Да разве это знаменитость по этой части? А ведь у того вся грудь увешана медалями за велосипедную езду. Помнишь, он был у нас на лаун-тенисе в этих медалях?

- Сам-же ты говорил, что оне не настоящия.

- Хоть не настоящия, а все-таки... Вот я и хотел показать мадам Ивановой знаменитаго велосипедиста. Вы знаете, что он делает? Он нам показывал. Он мчится на велосипеде, вынимает из кармана бутылку, откупоривает ее, потом достает рюмку, наливает в нее вина, выпивает ее,- разсказывал Оглотков:- и таким-же манером...

- Ну, мне не надо этого...- перебила его Глафира Семеновна.- Я вообще не люблю фокусов с вином. Муженек любезный отвратил. А кстати скажите, что он?

- Пьет содовую воду с американцем. Они уже целуются.

- Неужели! Скажите пожалуйста, они простую содовую воду пьют? Там в киоске нет вина?

Оглотков замялся.

- В том-то и дело, что коньяк есть. Они немножко прибавляют для запаха.

- Ну, тогда тащите мужа вон... Тащите пожалуйста!- воскликнула Глафира Семеновна.- Пойдемте даже вместе... Я его сама вытащу. Ему нельзя давать... Он уж и так пьян.

Глафира Семеновна бросилась в киоск, где сидел муж, но тот уж выходил из киоска под руку с американцем.

- Глаша, я тебе скажу - это лучший из всех сегодняшних знакомых...- начал Николай Иванович, указывая на американца.

Жена встретила его, нахмуря брови.

- Так, так... Лучший... Оттого и лучший, что такой-же запивоха, как ты,- сказала она.- Мне сейчас сказали, что ты уж и здесь коньяк нашел и сосешь его. Ты мало еще пьян? Тебе еще хочется? Тебе хочется, чтобы мы твое тело тащили домой? Довольно. Ни шагу больше от меня. едем домой!

- Потише, потише. Мы в аристократическом обществе.