Глафира Семеновна, раздеваясь, смотрела на себя в зеркало, позировала и долго любовалась своей фигурой. Утренний успех на Плаже опьянил ее.

"Положим, что я хорошо сложена, это я знаю, но должно быть, во мне и еще есть что-нибудь пикантное, если такой успех... Непременно есть",- думала она, улыбаясь в зеркало, поклонилась сама себе и вслух проговорила:

- Бонжур, мадам Иванов!

"Посмотрим, какой завтра при купаньи успех будет!" - мелькнуло у нея в голове.- "Сегодня в красном костюме я была эффектна, но нельзя-же все в одном и том-же костюме каждый день... Куплю себе оранжевый костюм. Темножелтый... Мне, как шатенке, темно-желтый цвет также идет",- решила она.

К обеду она будила мужа, но муж не встал. Она пообедала одна и отправилась покупать для себя на завтра темно-желтый купальный костюм.

Николай Иванович проснулся только поздно вечером. На столе горела лампа и кипел самовар. Глафира Семеновна сидела у стола и к темно-желтому купальному костюму пришивала банты из черных лент.

LX.

- Наконец-то прочухался!- проговорила Глафира Семеновна полусердито, когда муж, кряхтя и охая, стал подниматься с постели.- Как хочешь, а я уж пообедала. Я тебя будила, будила в обеду, даже ущипнула за руку, но ты и голоса не подал, а только отмахнулся.

- Ничего, ничего... Я вот умоюсь да чайку малость... Чайку теперь любопытно,- отвечал Николай Иванович.- Еще костюм купила?- спросил он, смотря, как жена пришивает к желтому купальному костюму банты.

- Не купаться-же мне все в одном и том-же. Пусть уж жена украшается, если муж с разбитым глазом и опухшим носом.

- Уж и разбитым!- проговорил он, хотел жену упрекать по поводу новаго костюма, но чувствуя и за собой вину, что напился и расшибся, умолк, хотя подумал: "да она себя положительно какой-то акробаткой воображает. Право, она полагает, что купается не для себя, а для публики".

И жена стала относиться к нему сдержаннее. Когда он начал умываться, она сказала:

- есть хочешь, так тебе могут подать чего-нибудь холоднаго из кухни. Да и у нас дома есть сыр и колбаса. А белаго хлеба тебе девушка принесет.

- Вот колбасы с сыром я поем, а потом запью чаем,- отвечал он, стал перед зеркалом причесываться, после умыванья, и увидав, что синяк под глазом увеличился и уже стал отдавать в бурый цвет, попросил у жены пудры.

- Возьми вон там на комоде пудровку... Только не растрепли мне ее,- отвечала та.

Он припудрился, посмотрелся еще раз в зеркало и проговорил, оживляясь:

- Живет! с пудрой-то и незаметно.

Когда он сел пить чай и закусывать, жена принялась его разсматривать и проговорила, прищелкнув языком:

- Ловко разукрасился! Как ты завтра на Плаж-то выйдешь? Все, как увидят твой глаз, начнут разспрашивать: как? что? когда? каким манером?

- Я уж придумал, что отвечать,- подмигнул жене Николай Иванович.- Доктору я признаюсь, а другим буду разсказывать, что когда я купался, волной выкинуло полено и ударило меня в глаз. Да, наконец, что-ж тут такого постыднаго, что я на гимнастике ушибся? Здесь половина приезжих гимнастикой занимается.

- Да не пьяные,- был ответ.

- Эх, душенька! Полно корить! Не пьянство тут, а случай. Бывал я пьян, да не ушибался,- сказал он и прибавил:- За то случай... Не упади я с трапеции - с владетельным принцем не познакомился-бы. А тут сам принц меня поднимал. Принц поднимал. Шутка-ли это! Прощаясь, мы друг другу руку подали. Непременно об этом надо в Петербург написать...

Кончив пить чай, Николай Иванович тотчас-же взял перо, чернильницу, бумагу и принялся писать. Писал он долго, часто останавливался, грыз станок пера и задумывался. Глафира Семеновна кончила уж пришивать банты к купальному костюму и, развесив его на стуле, раздевалась, чтобы лечь спать, когда он перестал писать и сказал ей:

- Вот какую я поэзию Петру Семенычу нацарапал.