— Это не такъ, Нифонтъ Ивановичъ, — начинаетъ объяснять полковникъ, и не находитъ словъ объяснить Нифонту Ивановичу, зачемъ это такъ делается.

— Это, ваше высокоблагородiе, Парижъ, — говоритъ старый Агафошкинъ и въ это слово вкладываетъ весь ужасъ своего отчаянiя.

Онъ смотритъ на ворота переулочка.

— Ну, ваше высокоблагородiе, пошабашимъ до завтрева. Барыня ваша идутъ… возвращаются.

И какъ два школьника, боящiеся попасться въ запрещенномъ куренiи, они быстро шмыгаютъ изъ садика. Нифонтъ Ивановичъ сбегаетъ въ подвалъ, полковникъ торопливо поднимается во второй этажъ и нажимаетъ пуговку электрическаго звонка. Его сердце быстро бьется. Онъ торопится войти такъ, чтобы Ольга Сергеевна не заметила его на лестнице.

X

Такъ и жили они, обитатели виллы «Les Coccinelles» въ N 24 no rue de la Gare маленькаго припарижскаго местечка. Раньше, когда они были въ Россiи, до войны, ихъ жизни сливались въ одну общую, какъ сливались жизни полковника, Ольги Сергеевны и Шуры. Тогда была у нихъ одна общая вера въ Бога — не Карловацкая и не Евлогiанская, не восточно-католическая и не краснаго епископа, присланнаго изъ Совдепiи. Тогда было все равно, куда ходить молиться — въ аристократическую церковь при министерстве Уделовъ, или молиться со «всеми» во Владимiрскомъ соборе, или другой «приходской» церкви. Вера была одна — православная. И служители ея не вызывали никакихъ сомненiй.

Тогда былъ Царь. Государь Императоръ, о комъ благолепно, величественно и благоговейно возглашали моленiя въ церквахъ всей Россiи. Когда незадолго до войны прiезжалъ Государь въ Ялту — Ольга Сергеевна видела путь къ молу чуть не по ступицу колесъ усыпанный цветами:-розы, глицинiи, нарциссы, магнолiи, — все дождемъ сыпалось подъ ноги лошадей венценоснаго Монарха и его супруги — Матушки Царицы… Какое возбужденiе, какой восторгъ были на Ялтинскомъ молу, где Императрицей былъ устроенъ благотворительный базаръ и где стояла ошвартованная у мола Императорская яхта.

Тогда было — Отечество. He Украина, не Польша, не Казакстанъ, не Армянская республика, но великая Россiйская Имперiя — владычица трехъ океановъ. Отъ Калиша до Владивостока, отъ Торнео до Батума — все была одна Россiя, съ однимъ языкомъ, съ однимъ царемъ, съ разными религiями, но съ одною святою верою.

Если и тогда не все жизни сливались въ одну линiю, стремящуюся къ одной цели — карьерной ли, обогащенiю ли, къ славе ли, къ благополучiю, къ жертвенному ли исполненiю долга, то шли оне параллельно, какъ шли тогда жизни полковника и Нифонта Ивановича. Другъ друга тогда они не знали, но въ своемъ служенiи Родине и царю были совершенно единомышленны.

Теперь, когда, какъ то вдругъ и совершенно неожиданно — не на то они разсчитывали, когда одни сознательно, другiе безсознательио шли заграницу — вышло такъ, что не стало у нихъ Родины, стали они «sans Patгiе», «Heimatlos» «беженцы», «эмигранты», вдругъ и жизни ихъ разошлись и, исходя изъ одной точки — виллы «Les Coccinelles» — стремительно, пучкомъ уходили въ разныя стороны, где были разныя понятiя, разные идеалы, где не было дружбы и любви, но где были скрытая вражда и непониманiе другъ друга.

Все дальше отходила Ольга Сергеевна отъ полковника. И жутко было слушать Георгiю Димитрiевичу, какъ иногда, узнавъ, что онъ сделалъ взносъ въ полковое объединенiе — она фыркала и со злобою ворчала:

— Игра въ солдатики… Все бросить этого не можете?… Музей полка… Могила дорогого покойника… Кладбище старыхъ мечтанiй… Разбитое корыто… He зачемъ было менять Государя на временное правительство… Доменялись!.