Въ публике смеялись, сочувствовали Галеркину. Да и игралъ Фирсъ, Нордековъ даже удивлялся — съ громаднымъ природнымъ юморомъ. И ничего пока не было въ этой фильме, что могло бы возбудить подозренiе въ томъ, что это не советская фильма.

Мартынъ Галеркинъ толкался по Лондону, стоялъ передъ витринами громадныхъ магазиновъ белья и платья. Толпа сновала кругомъ и было видно, какъ она одета. Галеркинъ былъ въ ней пятномъ. Онъ попадалъ и въ рабочiе кварталы, и публика видела англiйскихъ рабочихъ, о комъ ей говорили, что они съ голода умираютъ и живутъ много хуже советскихъ. Наконецъ, какой то не то англичанинъ, не то Русскiй эмигрантъ, — это было неясно въ фильме, принялъ участiе въ Галеркине, снабдилъ его англiйскими фунтами и узналъ для него, что «Украина» ушла во Францiю и потомъ должна пойти въ Италiю. Онъ научилъ Галеркина, какъ ему догонять свой советскiй пароходъ.

Галеркинъ пустился въ свободное путешествiе. На экране появились чистые, красивые пароходы, совершающiе рейсы между Дувромъ и Калэ, прекрасный Парижскiй поездъ и, наконецъ, Парижъ во всемъ его великолепiи. Публика видела толчею автомобилей у площади Оперы, городового со свисткомъ останавливающаго движенiе для прохода нарядной толпы пешеходовъ. Въ этой толпе, какъ завороженный шагалъ въ своей грязной толстовке и въ небрежно намотанномъ на шею шарфе Галеркинъ. Онъ всему теперь удивлялся, но не менее его удивлялась тому, что видела, и публика.

Галеркинъ пришелъ къ заключенiю, что ему тоже нужно купить «буржуазный» костюмъ. Онъ свободно меняетъ фунты на франки.

— Это тебе не советскiй червонецъ, — съ горькой иронiей восклицаетъ онъ.

Въ магазине онъ меряетъ платье.

— И какъ это у нихъ, граждане, все просто. Никакихъ тебе квитковъ, или профкарточекъ, никакихъ тебе очередей. Въ полчаса такъ обрядили, что подошелъ къ зеркалу и себя не узналъ: — чисто буржуй мериканскiй.

Нордековъ виделъ изображенiе на экране магазина «Самаритэнъ», заваленнаго товарами, платьями, пальто, галстухами, воротничками, рубашками, матерiями, кружевами, башмаками, чулками, мужскими и дамскими шляпами, его громадный базаръ на улице въ толчее сытаго и празднаго народа и видно народа небогатаго, простого, рабочихъ и ремесленниковъ.

— Глянь, братокъ, — прошепталъ сзади Нордекова какой то молодой человекъ, — товаровъ то навалено и никто ничего не сопретъ … Удивительно какая это буржуазная, значитъ, культура …

Нордековъ оглянулся на говорившаго. Тотъ жадными глазами уставился на экранъ. Въ темноте его глаза блистали.

Когда Галеркинъ примерялъ и получалъ костюмъ, соседъ Нордекова сказалъ:

— Однако просто у нихъ, какъ у насъ въ довоенное время у Эсдерса или у Мандля.

Галеркинъ попадалъ на пищевой рынокъ Парижа.

Раннее утро. Громадные возы, запряженные тройками и четвериками слоноподобныхъ лошадей, холеныхъ и красивыхъ въ ихъ тяжелыхъ окованныхъ медью хомутахъ, подвозили горы цветной капусты, мясныя туши, разделанныхъ свиней, корзины съ рыбой.