— Чего выпускаютъ зря? … Обыскивать надо! Этотъ крикъ увеличилъ панику и смятенiе.

По стенамъ кинематографа, ярко и пестро расписаннымъ футуристическимъ узоромъ, на высоте человеческаго роста вилась лента изъ наклеенныхъ бумажныхъ Русскихъ флачковъ. Въ ихъ левыхъ верхнихъ углахъ были изображенiя восьмиконечнаго православнаго креста со славянскими буквами надписью: — «Господи спаси Россiю». На белой полосе было напечатано: — «Коммунизмъ умретъ — Россiя не умретъ», и наискось черезъ каждый флачокъ: — «Братство Русской Правды».

Парчевскiй былъ правъ въ своемъ оптимизме: — и здесь работало невидимое, и тайное «Братство» …

Милицейскiй пытался задержать толпу. Его опрокинули. По пустынному, зловещему, точно настороженному и таящему страшныя опасности, проспекту 25-го октября люди шли потрясенные, раздавленные, угнетенные, пришибленные непонятнымъ страхомъ и молчали, молчали, молчали … Внизу подъ самымъ сердцемъ шевелилось какое то новое чувство, точно совесть говорила о чемъ то далекомъ и основательно позабытомъ, о чемъ нельзя, не нужно, о чемъ просто — страшно думать. Точно тамъ встала Россiя, забытая, выкинутая изъ души и сердца, «угробленная», и … воскресшая.

И такiя же молчаливыя, придавленныя толпы шли навстречу изъ «Паризiаны», «Колизея», «Пикадилли», «Светлой Ленты», и другихъ кинематографовъ Невскаго проспекта.

Какой то подгулявшiй зритель, по виду рабочiй, впрочемъ, Нордековъ здесь никакъ еще не могъ разбирать людей по профессiямъ, вероятно, стопроцентный коммунистъ, не боящiйся никого, вышелъ на торецъ мостовой, заелозилъ стоптанными грязными башмаками по мокрымъ торцамъ и, выражая то, что происходило въ душахъ прохожихъ запелъ на всю улицу:

XX

На другой день по распоряженiю Гепеу все кинематографы Ленинграда были закрыты. У всехъ стояли наряды полицiи. Шли обыски. Кинооператоры были арестованы.

А еще черезъ день no всему городу пошелъ невидимый, неизвестно кемъ пущенный слушокъ, чтр начальники, руководившiе обысками и арестами были найдены въ своихъ квартирахъ мертвыми. Врачи не могли установить причину смерти. Но ясно, что она была насильственная. И въ народе ее какъ то связали съ темъ, что было въ кинематографахъ, съ обысками и арестами. Это была месть. Божiе наказанiе. «Огонь поядающiй» сошелъ съ неба и пожралъ техъ, кто помогалъ коммунистамъ угнетать Русскiй народъ.

Каждый день какой то невидимый и неслышный аэропланъ разбрасывалъ по городу листовки, слова и ноты новыхъ песень. Техъ песень, что слышали въ кинематографе въ ту ночь, слова техъ заповедей, что заповедалъ Русскому народу его великiй Суворовъ и которыя были показаны въ фильме рядомъ съ заповедями фашиста. Эти листки и ноты боялись подбирiать и все таки, потаясь, подхватывали, «чтобы отнести въ милицiю», a по пути читали и заучивали наизусть.

Кинематографы, громкоговорители и радiо были закрыты и опечатаны. Везде искали контръ-революцiю и модное «вредительство». Но ищущiе, делающiе выемки, обыски и опросы чекисты, делали это несмело, безъ обычной наглости. Передъ ними стояли призраки людей, внезапно погибшихъ после такихъ же обысковъ.

Какая то сила высшая, чемъ сила коммунистовъ появилась и распоряжалась съ неумолимою справедливостью. Въ работе Гепеу, до этого времени такой точной, безстрастной и жестокой начались перебои и послабленiя.

Лишенный зрелищъ и развлеченiй голодный народъ волновался. Увеличилось пьянство. Самые необыкновенные слухи рождались въ праздной, никемъ не руководимой толпе.