Въ этотъ перелетъ князю Ардаганскому давалъ указанія самъ капитанъ Немо. Онъ сказалъ, чтобы князь проехалъ къ семьямъ офицеровъ въ Париже и передалъ имъ, что ихъ главы живы, здоровы и просили кланяться.

Съ самаго лета, съ того iюльскаго дня, когда князь передалъ синюю записочку Мишеля Строгова Леночке, онъ не бывалъ на вилле «Les Coccinelles» и не зналъ ничего о томъ, что тамъ произошло.

День былъ буднiй. Ольга Сергеевна была на службе, и на даче Ардаганскiй нашелъ только одну мамочку. Она только что прибрала комнаты и собиралась съ чувствомъ и спокойствiемъ прочитать газету. Топси узнала князя и, приветливо махая хвостомъ, проводила его до дверей дома.

— А пожалуйте, вероломный съемщикъ, — приветствовала князя мамочка. — Садитесь, гостемъ будете … Ну что наши?

— Полковникъ Георгiй Димитрiевичъ Нордекевь и Александръ Георгiевичъ просили вамъ кланяться. Они оба живы и здоровы и все у насъ благополучно.

— Ну, какъ снимаетесь? — съ глубокой старушечьею иронiей спросила Неонила Львовна.

Князь Ардаганскiй не разобралъ и не приметилъ этой иронiи и охотно со своимъ юношескимъ, чистымъ простодушiемъ, не умеющимъ лгать, ответилъ неопределенно.

— Bсe, слава Богу, идетъ прекрасно. Съемка близится къ концу. Все чувствуютъ себя хорошо.

— А вы, милый князь, не врите, — съ грубоватою фамильярностью сказала Неонила Львовна, — Такому молодому сочинять такой старой, какъ я, совсемъ не годится.

Князь растерялся и не зналъ, что ответить.

— Вы же Леночке передали синенькiй пакетикъ отъ этого дурака Мишеля и совсемъ заморочили ей голову. Разсказывайте, что и какъ на вашемъ, ни на одной карте не показанномъ острову, происходитъ.

Ардаганскiй пытался еще сделать круглые глаза и робко сказалъ:

— Я, Неонила Львовна, не понимаю, о чемъ вы говорите.

— Э, батюшка, тутъ особенно и понимать не приходится, когда и широты и долготы нашъ Мишель дурачокъ прописалъ и жаловался и просилъ вызволить его изъ «белогвардейской» авантюры, — съ грубою откровенностью сказала Неонила Львовна. — Такъ то, милый князь.

Князь Ардаганскiй, севшiй было по приглашенiю мамочки, вскочилъ, какъ ужаленный.

— Где же Елена Петровна? — спросилъ онъ несмело.

— На тебе, кого вспомнилъ! Да будто такъ вотъ ничего и не знаешь.

И Неонила Львовна въ короткихъ, но резкихъ чертахъ разсказала о томъ, какъ Леночка передала матери записку Мишеля Строгова, какъ она была страшно этимъ потрясена, какъ она, дружившая съ ихъ жилицей, «кто ее знаетъ, что это за человекъ была эта самая француженка», вместе съ нею исчезла.

— He думаю я, чтобы чтонибудь этакое худое съ ними приключилось. Здесь то, — намъ въ полицiи сказывали, — до пяти тысячъ девушекъ такъ, здорово живешь, ежегодно пропадаетъ и ничего съ ними худого не бываетъ, а все-таки намъ не сладко. И думаю я, что это черезъ ваши художества, которыми все газеты полны.

Князь слушалъ это, какъ приговоренный къ смерти. Записку писалъ Мишель, но какъ же онъ-то, онъ, вопреки инструкцiй, данныхъ Арановымъ, никакихъ писемъ никому не возить и не передавать, далъ себя провести Мишелю, уже бывшему у нихъ на замечанiи и отставленному самимъ Ранцевымъ отъ полета.

Какъ въ мутномъ полусне, плохо понимая, что ему говорила мамочка, Ардаганскiй дослушалъ ея разсказъ и, простившись, вышелъ съ дачи. Онъ шелъ по местечку съ низко опущенной головой. Ему казалось, что все знаютъ, что онъ предатель, что онъ человекъ, не исполнившiй своего долга, и ему было безконечно мучительно идти на маленькую чистенькую дачку Парчевскихъ. Онъ молилъ Бога, чтобы никого не застать, оставить записку и быть одному, все продумать и придумать себе кару.