Между причудливыхъ кактусовъ, отъ кухонь, подымался сизый дымокъ. Вкусно и мирно пахло борщемъ.

Пропели молитвы. Горнистъ заигралъ зорю. Медленно сталъ опускаться на мачте флагъ. Полурота пела гимнъ. Дежурный подошелъ съ рапортомъ къ суровому, стройному, выправлелному Ложейникову, тотъ выслушалъ рапортъ и пошелъ, тщательно маршируя къ капитану Немо. Все было «какъ въ Красномъ Селе«, какъ заповедалъ Ранцевъ.

— Ричардъ Васильевичъ, — докладывалъ, держа руку у шлема, Ложейниковъ вытянувшемуся передъ нимъ капитану Немо, — въ лагере, на Россiйскомъ острову, въ теченiе дня происшествiй не случилось. Безъ четверти, въ восемнадцать часовъ надъ островомъ, съ северо-востока пролетело пять французскихъ гидроплановъ, повернули на востокъ и скрылись за горизонтомъ. Люди на перекличке были все.

Капитанъ Немо выслушалъ рапортъ и въ какомъ то раздумьи, глядя вдаль, точно сквозь строй полуроты, подошелъ къ своимъ соратникамъ. Онъ остановился, собираясь съ духомъ, и началъ говорить. Онъ говорилъ сначала медленно и не громко, потомъ съ силою и твердо: -

— Изъ устной газеты … Изъ докладовъ Николая Семеновича Ложейникова вы знаете о томъ, что происходитъ въ Россiи. Большая ея часть … Весь северъ … свободна отъ большевиковъ и защищается Императорской армiей, созданной вашимъ начальникомъ, Петромъ Сергеевичемъ Ранцевымъ … Въ интересахъ обороны этой Русской территорiи я долженъ былъ отправить ему весь нашъ воздушный флотъ, минные аппараты и газовую оборону. Этого требовалъ нашъ долгъ передъ Родиной … На насъ идетъ флотъ державъ, помогающихъ большевикамъ … Насъ мало … Но мы можемъ защищаться и … во всякомъ случае умереть со славою и честью …

Капитанъ Немо остановился и внимательно смотрелъ на стоявшихъ передъ нимъ людей. Строй былъ неподвиженъ. Казалось, люди не дышали.

Твердо, не мигая, смотрелъ серыми притушенными тяжелыми опухшими красными веками глазами старикъ Агафошкинъ. Его внукъ Фирсъ «елъ» глазами капитана Немо. У молодого, румянаго князя Ардаганскаго слеза застыла въ ресницахъ и все выраженiе его лица было полно такого жертвеннаго порыва, что капитану Немо страшно стало. Мишель Строговъ низко опустилъ голову и гляделъ изподлобья, какъ быкъ, собиряющiй бодать.

— Я разсчитывалъ, — медленно, въ наступавшiй сумракъ, — солнце уже село, — ронялъ слова капитанъ Немо, — что до весны никто не узнаетъ, где мы находимся. Весною долженъ былъ прибыть за нами «Гекторъ» и мы отправились бы на немъ въ Россiю … Богъ не судилъ этого. «Гекторъ» во льдахъ. Наше местопребыванiе известно … Намъ предстоитъ бой … и смерть … или… это вполне на ваше решенiе … Я разрешаю завтра, когда покажется солнце, вместо нашего родного Русскаго флага, поднять белый … Флагъ сдачи.

Капитанъ Немо поклонился строю и быстрыми, твердыми шагами пошелъ мимо палатокъ и сталъ по тропинке подниматься на гору. Шпаковскiй шелъ въ четырехъ шагахъ за нимъ. Полурота стояла, какъ окаменелая. Ни одинъ вздохъ не раздался изъ ея рядовъ. Пятьдесятъ пять паръ глазъ следили, какъ таяли въ прозрачномъ сумраке две удаляющiяся белыя фигуры, какъ исчезли оне за кактусами и алоэ, точно растворились въ ночи. На вершине, въ окнахъ барака капитана Немо, загорелись огни.

— Господа, — сказалъ полковникъ Ложейниковъ, — обсуждать намъ нечего … Мы солдаты … Мы свой долгъ исполнимъ … Русскаго имени не посрамимъ … Разойтись по палаткамъ!..

XXX

Маленькая палатка Нифонта Ивановича стояла возле кухонь. Въ ней сидели самъ хозяинъ и подружившiйся съ нимъ урядникъ Тпрунько. Люди давно отъужинали. Въ лагере стояла мертвая тишина. Нигде въ палаткахъ не было огней.