Она и точно не засыпала. Длиннымъ свиткомъ разворачивались передъ нею последнiе, страшные годы жизни. Она, прищурясь, смотрела на спину лежащаго рядомъ мужа. Она въ эти минуты всеми силами души ненавидела его.

«Кто виноватъ?.. Онъ во всемъ виноватъ!.. Онъ!.. Они, ему подобные!.. Боги!.. Правители!.. Решители нашей, простыхъ смертныхъ судьбы… Полковникъ Генеральнаго Штаба… Всегда «выдающiйся», хвалящiйся точнымъ исполненiемъ долга. Да где же это исполненiе долга?… Военные, такiе, какъ ея мужъ, вотъ, кто виновники всего, всего, что случилось. Она девчонкой, когда онъ начиналъ ухаживать за нею, знала, въ чемъ сущность военной службы и солдатскаго долга. Тогда она гордилась, что за нею ухаживаетъ военный… Жена защитника Престола и Отечества! Эту радостную гордость она усвоила съ первой брачной ночи, когда такой красивый и эффектный явился онъ къ ней въ спальню въ полной парадной форме и, взявъ шашку подвысь и салютуя ей, сказалъ: — «надеюсь, что вы готовы исполнить вашъ долгъ жены»… Это было такъ красиво и сильно: — долгъ!.. И ихъ жизнь прекрасно и ярко началась. Она свой долгъ жены исполняла и дальше свято и честно, безъ компромиссовъ. Она на войну пошла сестрою милосердiя, и безъ трепета, ничего не боясь, понесла свой долгъ сестры… «Ну, а вотъ вы, вы все офицеры и генералы Генеральнаго Штаба, стратеги, «наполеоны», исполнили вы свой долгъ и можетъ быть спокойна сейчасъ ваша совесть?.. Спитъ… И не подозреваетъ, что я про него думаю… что знаю и въ чемъ обвиняю… Да, обвиняю… Где и въ чемъ былъ вашъ долгъ?»

Вдругъ встала въ ея памяти громадная разоренная пожаромъ войны страна, по которой она проезжала въ санитарной двуколке. Ряды обугленныхъ березъ по сторонамъ дороги и торчащiя изъ чернаго пепелища кирпичныя трубы. Точно увидала она въ это утро потревоженнаго сна испуганную детвору, женщинъ съ голодными глазами, бегущихъ, куда глаза глядятъ, услышала вновь въ это Парижское утро изъ холоднаго далека те слова, что такъ часто слышала она въ те ужасные годы: — «Вшистко знищено… Жолнержи були — вшистко забрали… Детей кормить нечемъ»… Чьи жолнержи?… Защита отечества?… Точно видела она сейчасъ это отечество, не защищенное, не обороненное войсками. Она отлично помнила, какъ, когда готовился ея мужъ къ поступленiю въ Академiю висела въ ихъ спальне громадная карта этого самаго отечества. Она наизусть заучила его границы. Отъ Варангеръ фiорда на юго-востокъ, не доходя до реки Муонiо… А тамъ отъ Мемеля… Вотъ вьется она прихотливымъ изгибомъ бледно зеленая, оттененная по краю государственная неприкосновенная граница. Загибаетъ, широкимъ языкомъ вдавливается въ немецкую землю, очерчивая десять губернiй Царства Польскаго. Защита Отечества есть защита этой зеленой линiи и долгъ армiи никого туда за нее не пустить. Въ мiровой войне только Германская Армiя усвоила эту истину и выполнила въ полной мере свой долгъ передъ народомъ… Все остальныя шли на компромиссъ… «По стратегическимъ соображенiямъ»… Какъ негодовала она уже и тогда, когда «по стратегическимъ соображенiямъ» сводили въ ничто все потери, все жертвы, весь героизмъ войскъ, всю пролитую солдатскую кровь и отступали, сжигая дома и селенiя, не думая о жителяхъ «отечества». Тогда зародилась въ ней еще неосознанная, непродуманная до конца ненависть ко всемъ военнымъ, не исполнившимъ элементарнаго долга, тогда она перестала понимать и уважать мужа… «Защита Престола»… По «политическимъ соображенiямъ» изъ за призрака какого то сепаратнаго мира, изъ за оклеветанной Императрицы изменили Престолу и не стали его защищать… Вотъ и дошли до большевизма… Кто же виновенъ?.