Двадцать мил прошел в этот день Оливер и за все это время ничего не ел, кроме сухих корок хлеба и нескольких глотков воды, которую он выпросил у дверей коттэджа, стоявшаго у самой дороги. Когда наступила ночь, он повернул на луг и, забравшись под стог сена, решил пролежать здесь до самаго утра. Сначала он очень боялся, прислушиваясь к стону и свисту ветра, свободно разгуливавшаго по полям. Он был голоден, ему было холодно и он более, чем когда либо раньше, чувствовал себя одиноким. Тем не менее он так устал от ходьбы, что скоро заснул и забыл все свои огорчения.

   Он чувствовал себя совершенно окоченелым, когда проснулся на следующее утро, и до того голодным, что поспешил обменять свой пенс на кусок хлеба в первой же деревне, через которую проходил. Он не прошел и двенадцати миль, когда снова наступила ночь, проведенная им на этот раз на не защищенном от ветра и болотистом месте. Когда на следующее утро он встал и двинулся в путь, то еле передвигал ноги.

   Дойдя до подошвы горы, он остановился, поджидая ехавшую сзади почтовую карету, и попросил милостыни у сидевших снаружи пассажиров. Но они не обратили на него внимания, а некоторые предложили ему подождать, пока они доедут до верхушки горы, чтобы дать им возможность посмотреть, как скоро может он бегать за полпенса. Бедный Оливер попробовал бежать рядом с каретой, но не в состоянии был сделать этого по причине страшной усталости и израненных ног. Сидевшие снаружи пассажиры назвали его за это ленивой собакой и спрятали свои полупенсы в карман. Карета быстро покатилась вперед, оставив после себя одно только облако пыли.

   В некоторых деревнях, где он проходил, были прибиты доски с надписью, предостерегающей всякаго, кто вздумает просят милостыню, что его посадят в тюрьму. Это так пугало Оливера, что он спешил как можно скорее уйти из этих деревень. Там, где не было таких досок, он останавливался подле гостинницы и грустно смотрел на проходивших мимо него; кончалось это обыкновенно тем, что хозяйка гостинницы приказывала кому нибудь из проходивших мимо почтальонов прогнать страннаго мальчика, который наверное высматривает, нельзя ли ему стянуть что нибудь. Если он подходил просить милостыни к какой нибудь ферме, то в девяти случаях на десять ему угрожали тем, что на него спустят собаку. Если он заглядывал в лавку, ему напоминали о полицейском.

   Не попадись Оливеру добросердечный сторож у заставы и добрая старая леди, все страдания его так же скоро кончились бы, как и страдания его матери, или, говоря другими словами, его нашли бы мертвым на большой столичной дороге. На его счастье, однако, сторож у заставы накормил его хлебом и сыром, а старая леди, внук которой потерпел крушение и бедствовал теперь где то далеко, сжалилась над бедным сиротой и дала ему то, что могла дать по своим средствам, прибавив к этому ласковое и доброе слово и слезу сочувствия и сожаления, что еще глубже запало в душу Оливера, чем все страдания, перенесенныя им до сих пор.

   Рано утром на седьмой день после того, как Оливер покинул место своего рождения, входил он медленно в маленький городок Барнет. Окна были закрыты еще ставнями, улицы пусты, ни единая душа не выходила еще, повидимому, на свою ежедневную работу. Солнце всходило уже, однако, во всем своем великолепии, но свет его еще больше напомнил мальчику его одиночество и нищету, когда он сидел на приступочке у дверей дома, весь покрытый пылью и с окровавленными ногами.

   Но вот ставни начали постепенно открываться, поднялись шторы на окнах и народ задвигался по улице. Некоторые останавливались и с минуту или две смотрели на Оливера или пробегали поспешно мимо, а затем возвращались, чтобы посмотреть на него; на никто не помог ему, никто не спросил, что с ним такое. У него не хватало духу просить милостыни и он продолжал сидеть.

   Несколько времени просидел он так на приступочке, удивляясь большому количеству трактиров (в Барнете они были через дом, большие и маленькие), безучастно разсматривая проезжающия мимо кареты и думая при этом, как странно, что им требуется только несколько часов, что-бы проехать то пространство, на которое ему потребовалась целая неделя ходьбы.