Подол ея белаго батистоваго платья, измятаго и запачканнаго во время похождений этого дня, был приподнят и перекинут через руку; ея алыя щечки слегка загорели на солнце; ея небольшая, черноволосая головка с растрепавшимися слегка косами была не покрыта, горный ветер свободно играл ея волосами и заходящее солнце обливало их своим румяным блеском, в руках она небрежно держала ленты своей шляпы; ножка ея от времени до времени постукивала по каменным плитам порога.
Поселяне разсказывают, что Колль-Дью и отец долго упрашивали ее войти, и слуги в великолепных ливреях выносили ей разныя яства на порог дома; но она отказывалась тронуться с места, отказывалась вкусить от сладких яств.
-- Тут отрава, отрава, бормотала она про себя и пригоршнями бросала пищу лисицам, которыя рыскали вокруг. Но вот к проголодавшейся девушке подошла добрая бабушка Мьюрид, безхитростная собирательница грибов; разгладив на своем лице все злыя морщины, она ласково поднесла ей на простой глиняной тарелке вкусное блюдо из набранных ею грибов.
-- Покушайте, моя голубушка барышня! Старая Мьюрид сама их стряпала. Никто из здешняго дома не прикоснулся к ним и не поглядел даже на мои грибки.
Эвлина взяла тарелку и славно поужинала. Едва успела она проглотить последний кусок, как ее одолела тяжелая дремота и, не имея более сил держаться на ногах, она присела на порог. Прислонившись головою к притолке, она вскоре впала в глубокий сон или в обморок. В этом состоянии нашли ее остальные гости.
-- Чудачка, упрямица моя! приговаривал полковник, лаская рукою эту чудную поникшую готовку. И взяв ее на руки, он отнес ее в одну из комнат, которая (как гласит предание) еще утром была пуста и невзрачна как сарай, а теперь блистала восточною пышностью. Здесь ее положили на великолепное ложе, прикрыв ей ноги малиновым одеялом. Здесь, при нежном полусвете, врывавшемся в окно с разноцветными стеклами, которое еще накануне было самым обыкновенным окном, завешенным грубою сторою, отец ея бросил последний взгляд на ея прелестное личико.
Полковник возвратился к своему амфитриону и к остальному обществу и вскоре все отправились полюбоваться отблеском багроваго заката, при котором холмы стояли словно обятые пламенем пожара. Они отошли уже довольно далеко, как вдруг Колл-Дью спохватился, что он забыл дома свой телескоп, и воротился назад. Отсутствие его продолжалось не долго, но все же он успел в это время неслышными шагами прокрасться в роскошную спальню, набросить на шею спящей девушки легкую цепь и запрятать в складки ея платья зловеще-блестящую ладонку.
Когда он снова ушел, к двери подкралась Пекси и, слегка приотворив ее, села на коврик не далеко от порога, завернувшись в свой плащ. Так прошел час, а Эвлина все спала; дыхание ея было так тихо, что едва приподнимало роковой талисман на груди ея. Но вот она начала лепетать какия-то безсвязныя слова и стонать. Пекси навострила уши. Из спальни послышался звук, по которому можно было догадаться, что жертва проснулась и встала. Пекси просунула голову в отверстие двери и заглянула в спальню; тут она взвыла от ужаса и выбежала из дома. С той поры ее в околодке больше не видали.
В горах начинало темнеть, путники были уже на возвратном пути в Чортов Дом, когда группа дам, опередивших остальное общество на значительное разстояние, увидела Эвлину Блэк, шедшую к ним на встречу. Волосы ея были в безпорядке, как будто после сна, она шла с непокрытою головою, дамы заметили у ней на груди что-то блестящее, похожее на золото, предмет этот сверкал и колебался сообразно с движениями ея тела. Перед этим подруги Эвлины посмеялись таки между собою над странным ея капризом заснуть на пороге дома, вместо того, чтобы войти и сесть за стол вместе со всеми другими; теперь они с хохотом пошли к ней на встречу, собираясь подразнить ее этим. Но Эвлина как-то странно на них поглядела, точно не узнавая их, и прошла далее. |