Место, где мне пришлось испытать это странное ощущение, было далеко не романтичное; оно находилось в самой бойкой части Лондона, в Пикадилли, близь угла Сент-Джэмской улицы. Оно было для меня совершенно ново. В этот момент я сидел в моем кресле, и ощущение сопровождалось такой лихорадочной дрожью во всем моем теле, от которой кресло сдвинулось с места. (Надо однако заметить, что мое кресло снабжено было рельсами). Я подошел к одному из окон (их было всего два, и комната находилась во втором этаже), чтобы немного развлечь свое зрение движением по Пикадилли. Было ясное осеннее утро, и улица казалась необыкновенно оживленной и веселой. Довольно сильный ветер разгуливал по всем направлениям. Когда я выглянул в окно, на мостовой лежали порядочныя груды листьев, занесенных из соседняго парка, листьев, которые порыв ветра моментально приподнял кверху и образовал из них столб. Когда столб этот обрушился и листья разсеялись, я увидел на противоположной стороне улицы двух мужчин, направлявшихся от запада к востоку. Они шли один за другим. Передний часто оглядывался назад через свое плечо. Другой мужчина следовал за первым шагах в тридцати, приподняв правую руку с угрожавшим жестом. Особенност и неизменяемость этого жеста в таком шумном месте обратили на себя все мое внимание,-- это во первых, а во вторых, никто другой даже этого, не заметил. Оба мужчины пробирались между другими прохожими так спокойно и с таким удобством, на какое не всегда можно разсчитывать в прогулке по тротуару; я заметил, что никто не заслонял им дороги, никто их не толкнул, никто на них не оглянулся. Проходя мимо моих окон они оба весьма пристально посмотрели на меня. Я очень ясно видел их лица и убедился, что мог бы узнать их где бы то ни было, и узнать не потому, что в лицах их было что нибудь особенное, ни чуть не бывало; разве только то, что лицо мужчины, который шел впереди, имело необыкновенно мрачное выражение, а цвет лица другаго мужчины, следовавшаго за первым, был похож на не очищенный воск.

   Я холостой человек; в доме моем находились только лакей и его жена. Я служил в одном из отделений банка, и желал бы, чтоб мои занятия, как начальника этого отделения, были действительно так легки, как полагают многие. В ту осень они задержали меня в городе, тогда как я крайне нуждался в перемене воздуха. Я не был болен; да и не был здоров. Я сообщил читателю все то, почему можно судить о моих утомленных чувствах;, монотонная жизнь тяготила меня, я страдал "легкой диспептикой". Мой известный доктор уверял меня, что действительное состояние моего здоровья в то время не требовало усиленнаго лечения, и я привожу здесь название моей болезни из письменнаго ответа доктора на мое требование по этому предмету.

   Так как обстоятельства убийства, постепенно раскрываемыя, начинали сильнее и сильнее занимать общественные умы, то я старался не интересоваться ими и знать о них как можно меньше, среди всеобщаго возбуждения. Впрочем я знал,; что против заподозреннаго по следствию убийцы произнесен был приговор умышленнаго убийства, и подозреваемый был заключен в Ньюгэтскую тюрьму. Я также знал, что суд над ним отложен был до втораго заседания центральнаго криминальнаго суда, по поводу общаго предубеждения и по недостатку времени для приготовления к защите. Далее я знал, а может быть и не знал, когда, или около какого времени, должны открыться заседания, на которыя отложен был суд заподозреннаго убийцы.

   Моя гостиная, спальня и гардеробная расположены в одном этаже. С последней не было другаго сообщения, как только через спальню. Правда, там есть дверь, выходившая на лестницу; но поперег ея уже несколько лет стояла моя ванна. В течение этих же нескольких лет и для большаго удобства, дверь была заколочена гвоздями и завешена холстиной.