Однажды поздно вечером я стоял у себя в спальне и, собираясь спать, отдавал лакею некоторыя приказания. Лицо мое обращено было к гардеробной двери, которая была закрыта. Лакей стоял к этой двери спиной. Во время разговора с ним, я увидел, что дверь приотворилась и из нея выглянул мужчина, делая мне таинственные знаки. Это был тот самый мужчина, который шел по Пикадилли вторым, и у котораго цвет лица был похож на желтый воск.

   Фигура эта, сделав несколько знаков, отступила назад и скрылась. Без малейшаго промедления, кроме разве нескольких секунд, которыя потребовались для перехода через спальню, я отворил дверь гардеробной и заглянул в нее. В руке у меня была зажженная свеча. Я в душе не надеялся увидеть показавшейся фигуры, и не увидел.

   Заметив, что мой слуга стоял чрезвычайно изумленный, я повернулся к нему и сказал: -- Деррик, поверишь ли ты, что при моем хладнокровии, мне показалось, что я увидел... Не досказав еще, я положил ему руку на грудь, как Деррик задрожал всем телом и сказал: -- о Боже! да вас манил к себе мертвец!

   Я не верю, чтобы этот Джон Деррик, мой верный и преданный слуга, находившийся при мне более двадцати лет, сам видел призрак ранее того момента, в который я прикоснулся к нему. Перемена, произшедшая в нем при этом прикосновении, была до такой степени поразительна, что я вполне убежден, что впечатление перешло на него каким-то таинственным образом от меня в момент прикосновения.

   Я велел ему принести коньяку, дал ему немного выпить и с удовольствием выпил сам несколько капель. Я не говорил ему ни слова о предшествовавших до этой ночи обстоятельствах. Припоминая прошедшее, я положительно убедился, что никогда не видел этого лица, кроме описаннаго случая на Пикадилли. Сравнивая его выражение, в минуту, когда он манил меня в гардеробную, с выражением, когда он посмотрел на меня в то время, как я стоял у окна, я пришел к такому заключению, что в первом случае он старался произвесть только впечатление на мою память, а во втором он уже был уверен, что я его сейчас же припомню.

   Эту ночь я провел безпокойно, хотя и был уверен -- не знаю только, как обяснить эту уверенность -- что призрак больше не появится. На разсвете я заснул крепким сном, от котораго был пробужден Джоном Дерриком, который подошел к моей кровати с какой-то бумагой в руке.

   Эта бумага, как оказалось, послужила поводом ссоры у дверей моего дома между ея подателем и моим слугой. Это была повестка присутствовать мне в предстоящих заседаниях центральнаго криминальнаго суда, в качестве присяжнаго. До настоящей поры, сколько известно было Джону Деррику, подобных повесток ко мне не присылали. Джон Деррик был убежден, впрочем,-- не знаю до сих пор, основательно или нет,-- что присяжные обыкновенно избирались из среды людей, недвижимость имущества которых была оценена ниже моей, и потому сначала отказался принять повестку. Чиновник, подававший ее, смотрел на этот довод весьма хладнокровно. Он сказал, что явлюсь ли я, или не явлюсь по этой повестке, для него все равно; лишь бы она была подана; что во всяком случае в ответе буду я, а не он.

   Дня два я находился в каком-то раздумье, принять это приглашение, или оставить его без внимания. Я не сознавал ни малейшей наклонности, влияния, или влечения на ту или другую сторону. В конце концов, для некотораго нарушения монотонности моей жизни,-- я решил идти.

   Назначенное утро -- было холодное, сырое ноябрьское утро. Над Пикадилли висел густой темный туман, который на восточной стороне Темпл Бара был мрачен и в высшей степени удушлив. Я нашел, что корридоры и лестницы судебнаго здания, равно как и самый Суд, были ярко освещены газом.