Присяжным отведено было помещение в гостиннице Лондон. Мы все спали в одной большой комнате, и постоянно находились под присмотром чиновника, на попечение котораго нас отдали. Я не вижу основания скрывать настоящее имя этого чиновника. Это был образованный, чрезвычайно любезный, обязательный и уважаемый в Лондонском Сити джентльмен. Он имел приятную наружность, добрые глаза, завидные бакенбарды и прекрасный звучный голос. Его звали мистер Харкер.

   Когда мы ложились спать, кровать мистера Харкера ставилась поперек дверей. Ночью втораго дня, не имея расположения ко сну и заметив, что мистер Харкер сидит еще на постеле, я подсел к нему и предложил понюхать табаку. В то время, как мистер Харкер, вынимая из табакерки табак, прикоснулся к моей руке, с ним сделалась какая-то странная дрожь, и он в ту же минуту сказал: -- это кто такой?!

   Следуя по направлению глаз мистера Харкера и глядя вдоль комнаты, я снова увидел ту же фигуру -- втораго из двух мужчин, которые шли по Пикадилли. Я встал и сделал несколько шагов; потом остановился и оглянулся на мистера Харкера. Он был совершенно спокоен, засмеялся и очень любезно сказал: -- представьте себе, мне показалось, что у нас тринадцатый присяжный и без постели. Но теперь я вижу, что это просто обман зрения от луннаго света.

   Ничего не обясняя мистеру Харкеру, я попросил его пройтись со мной в другой конец комнаты и начал следить за привидением. Оно останавливалось на несколько секунд у постели каждаго из моих собратий присяжных, наклонясь к самой подушке. Оно всегда подходило с правой стороны, огибая кровать в ногах. По движению головы надо было полагать, что оно задумчиво смотрело на каждаго спящаго. Меня, или моей постели, стоявшей подле постели мистера Харкера, привидение вероятно не заметило. Наконец оно вышло туда, откуда в нашу комнату вливался лунный свет, сквозь высокое окно, как будто поднимаясь по воздушной лестнице.

   На другое утро за завтраком оказалось, что все из присутствовавших кроме меня и мистера Харкера видели во сне убитаго человека.

   Теперь я был убежден, что второй человек, прошедший по Пикадилли был (так сказать) жертвой убийцы, как будто это убеждение явилось у меня чрез его непосредственное заявление о своей смерти.

   На пятый день суда, когда процесс обвинения приближался к концу, представлен был в число улик миниатюрный портрет убитаго, который пропал из спальни покойнаго и впоследствии был найден в том месте, где убийца, как видели другие, рыл землю. По признании миниатюра действительною принадлежностью покойнаго, его передали на судейскую скамью, а оттуда к нам для осмотра. В то время, как один из присутствовавших в черной мантии проходил с ним мимо меня, фигура убитаго человека стремительно выступила вперед, выхватила миниатюр из руки несущаго, подала его мне собственноручно и сказала при этом тихим, глухим голосом, прежде чем я успел взглянуть на миниатюр, находившийся в медальоне: -- я был моложе, тогда, и из лица моего тогда не изсякла еще кровь. Точно также миниатюр перешел по рукам других присяжных и потом снова воротился ко мне. Никто однакоже из них не заметил присутствия посторонняго существа.

   За столом, и вообще, когда мы находились под стражей мистера Харкера, мы весьма естественно главнее всего разсуждали о судопроизводстве того дня. На пятый день следственная или обвинительная часть дела была кончена, и мы, имея перед собою эту сторону вопроса в полном ея обеме, разсуждали серьезнее и с большим одушевлением. В числе нас был член церковнаго прихода -- непроходимейший идиот, какого мне никогда еще не случалось видеть,-- который на самыя ясныя улики и доказательства делал самыя пошлыя возражения, и котораго поддерживали два вертлявые, как флюгеры, парохиальных паразита; все трое были присланы из округа, до такой степени опустошаемаго горячкой, что их самих следовало бы предать суду за не одну сотню убийств.